Страница 96 из 106
Люсиль Демулен . Разве ты нарушил клятву?
Камиль Демулен ( по-прежнему, будто бы сам с собою ). Я чувствовал тогда молодость, тогда все было иначе. Мы начинали весело, азартно, сумасшедшие, одержимые мечтами и не думали даже, что придет за этой свободой!
Люсиль Демулен ( бросается к Камилю, обнимает его со спины ). Мой милый, ты сам не свой, но ты не представляешь, что ты сделал для народа, для Франции, для меня! Ты…
Камиль Демулен ( не отвечает на ее объятие, мягко отстраняется). Я? Я не полагал тогда, что враг придет отовсюду. Он будет внутри страны и снаружи ее и мы все погибнем. Так заведено. Этого требуют боги.
Люсиль застывает в ужасе.
Камиль Демулен. Мы были малодушны в этом, а я – малодушнее других. Максимилиан был прав – я слишком доверчив. Я иду за тем, кто сильнее меня, а потом что-то переворачивается и я уже снова не я. И тогда…
Камиль замирает вдруг, обрывает себя на полуслове, замечая ужас на лице своей жены.
Камиль Демулен ( приобнимая ее). Моя дорогая, не переживай о моих словах. Я романтик. Романтики склонны к меланхолии!
Люсиль Демулен ( пытаясь спрятаться на груди у мужа ). Тебе нужно отдохнуть, милый, тебе нужно отдохнуть…
Камиль Демулен ( рассеянно поглаживая ее по волосам). Ах, моя дорогая! Если бы я сделал все, что должен был, я лег бы спать, но сделано еще не все. Завтра я призову к милосердию…
Его речь прерывает громкий стук в дверь. Люсиль отшатывается, вздрагивает, рукою задевая какие-то книги на подоконнике, те с грохотом падают, но женщина не замечает этого, в испуге глядя на мужа.
Камиль Демлуен (абсолютно спокойно и даже с какой-то тихой усмешкой ). Это мой друг, не бойся. Открой ему, дорогая…
Люсиль неловко прячет руки в складки одеяния и идет из комнаты. Слышно, как звучат ее шаги, иногда замирая, как будто бы женщина никак не может дойти до входной двери. Камиль прикрывает глаза, растирает виски пальцами, как будто бы его голова гудит.
Слышен, наконец, скрип дверного засова, вздох облегчения, и почти радостный голос.
Люсиль Демулен ( внизу, радостно). Жорж!
КАРТИНА ВТОРАЯ
В комнату входит Жорж Дантон. Он весел, прекрасно одет, напудрен, слегка в хмелю. Он улыбается. Люсиль пытается скрыть тревогу за улыбкой, но стоит на нее не смотреть, как эта улыбка гаснет.
Жорж Дантон ( весело, хлопает Камиля по плечу). Здравствуй, гражданин Демулен!
Камиль Демулен. Очень смешно, Жорж! Ты как всегда – неисправимый шут.
Жорж Дантон ( довольно улыбаясь ). А как же, Камиль? Стоит только загрустить... хлоп, и нет человека! Что за человек без веселья? Что за жизнь?
Камиль Демулен. Тебя ничего не тревожит?
Жорж Дантон (заливисто смеется прежде, чем ответить ). От чего же не тревожит? Тревожит! Вот, например, ты! Очень тревожишь…
Камиль Демулен . Я? Тревожу?
Люсиль впервые улыбается расслабленно. Жорж Дантон обходит Демулена со всех сторон.
Жорж Дантон . А то! Камзол полурастегнут, волосы растрепаны. Вид – ужасный! По комнате словно Фрерон прошел…
Камиль Демулен (в раздражении ). Твои шутки…неуместны!
Жорж Дантон ( передразнивает ) «Твои шутки…неуместны! » бу-бу-бу. Люсиль, дорогая, он всегда такой мрачный?!
Люсиль Демулен. Он не мрачный! Он…романтик!
Жорж Дантон . Эх, что правда – то правда, романтик и есть. (К Люсиль ). Дорогая, а не оставишь ли ты нас?
Люсиль бросает настороженный взгляд на Камиля – тот сосредоточенно разглядывает свои руки, затем, с трудом решившись про себя, кивает и выходит из комнаты, плотно прикрыв за собою дверь.
Камиль Демулен . Вина?
Жорж Дантон . Наливай.
Оба отходят к столику, переступая через бумаги, и Камиль Демулен дрожащей рукой разливает вино из кувшина по двум кубкам. Себе наливает меньше, едва-едва половину, Дантону наливает полный. Тот с удовольствием делает глоток, жмурится.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Дантон и Демулен. Гостиная.
Камиль Демулен . Я всё думаю…
Жорж Дантон. И как тебе не надоедает, а? вечная тюрьма в мыслях и никакой свободы! Я не понимаю тебя совершенно.
Камиль Демулен . Я говорю серьезно, Жорж. Мы начинали весело, признаю! Весело было петь на улицах, весело было громить дома и вещать для народа. Но теперь, давно уже все меняется.
Жорж Дантон ( в ярости). А что меняется? Что может измениться? Все те же речи и те же погромы! И мы те же!
Камиль Демулен (вскакивая с места и снова едва не путаясь об ножку кресла ). Жорж, очнись! Те, с кем мы начинали, они…уходят! Они все уходят!
Жорж Дантон ( тоже вскакивает ). А мы остаемся. Камиль… ( хватает его за плечо ), взгляни, как меняется этот мир! Мы его меняем. Мы – титаны! Мы властвуем над народом и все, чего желает народ…
Камиль Демулен . Народ не знает, чего желает. Ему говорят…теперь ему говорят и он соглашается. Или не соглашается, но и не протестует. Оглянись, смерть стала привычной. Ее не боятся. Вчера возвышают, а сегодня клеймят позором. Вчера готовы были отдать жизнь, а сегодня готовы перегрызть горло и бросить тухлятиной в позорную телегу!
Жорж Дантон ( зевая) . Так вот чего боится Камиль Демулен? Позорной телеги?
Камиль Демулен . Нет. Признаюсь, я не хочу умирать: у меня есть перо и моя жена, у меня есть жизнь и наслаждение. Жизнь – она прекрасна, и я не хочу умирать, но если придет пора…нет, я боюсь даже не смерти.
Жорж Дантон . Истории? Она обойдется с нами жестоко. Но, утешает, что она обойдется дурно со всеми.
Камиль Демулен . Нет, я боюсь, что все, к чему я призываю сейчас – уйдет в пустоту.
Жорж Дантон ( делает еще глоток вина, жмурится от удовольствия ). Милосердие, друг мой, к которому ты призываешь, это – слабость…для многих!
Камиль Демулен хмурится, но не отвечает.
Жорж Дантон . Да, слабость. Ты поддерживал много идей, это факт.
Камиль Демулен (эхом ). Факт.
Жорж Дантон . От Мирабо до Робеспьера. И вот – ты следуешь за мной. Так?
Камиль Демулен . Так.
Жорж Дантон . Я – отец революции, друг мой. Все, чего ты боишься, напрасно. Робеспьер может казнить кого угодно, но не меня. Ни он, ни этот приблудный Сен-Жюст не посмеют меня тронуть!
Камиль Демулен . Ты слишком плохо его знаешь. Я был его товарищем в лицее, я успел понять больше. Он не остановится. Они никогда не остановится.
Жорж Дантон ( в раздражении ). Тогда зачем ТЫ пытаешься призвать его к милосердию? Зачем дразнишь его? Зачем все это? Ты призываешь его в своей газете к милосердию и к состраданию, называя…