Вспоминая...(полный сборник)

-Приказ об аресте! – Сен-Жюст вытаскивает бумагу и протягивает её Бийо. Тот отшатывается, но Сен-Жюст вынуждает его взять приказ.

«Почему я?» - беспомощно спрашивает взгляд Бийо, но рука – дрожащая и нервная выводит неровную подпись под приказом об аресте Дантона и его сообщников. Выдохнув, Бийо, не глядя, передает лист дальше.

***

-Мы хотели добиться равенства прав скромного человека и обладающего властью, мы хотели уравнять возможности и принести свободу каждому, кто прежде не имел ее… - этот разговор был так недавно. Когда Робеспьер предпринял последнюю попытку договориться с врагом Республики, а прежде – одним из ее основателей Дантоном. И Дантон заговаривал с такой же горячностью, и вроде бы тоже желал пойти навстречу и создать самую хлипкую договоренность, постоянно подчеркивал, что устал от войны и крови.

-Мы хотели одного и того же, - убеждал Дантон. – Мы хотели восславить наших бедняков и неимущих, мы хотели уравнять права и создать единый закон…

***

Робеспьер в полумраке. Он знает, что сегодня за день и догадывается, что придется еще нимало составить записок, пометок и докладов, чтобы навсегда разрушить Дантона – такого опасного для всего, что было сделано, и такого жуткого в силе своего голоса.

Он знает, что не всегда придется быть честным. Но оставить власть Дантону – это значит погрузить республику в коррупцию и в воровство, это разрушить всякое ее достижение и обратить усилия и жертвы в прах.

Но как же так получилось? Почему они стали так непримиримы? Как вышло столько крови, если в самом начале всего они хотели одного и того же?!

10. Что дальше?

В другое время и при других, конечно же, обстоятельствах, Шарль Жан Мари Барбару не упустил бы возможности хорошенько оценить и закружить в легком флирте и заигрывании свою посетительницу. Но сейчас у него было слишком много дел, проблем и еще больше – опасений за будущее.

Пусть Париж и не стал ему настоящей родиной, пусть его сердце билось за родной и прекрасный Марсель, но отступление из Парижа далось ему нелегко, вместе с этим отступлением он терял множество позиций, терял голос в Конвенте и подвергался проскрипции со всеми своими сторонниками, как враг Республики.

Само обвинение это было абсурдным! Он, начинающий адвокат, содействовавший распространению памфлетов, призывающих народ к революции, поведший марсельцев на борьбу, штурмовавший Тюильри, и, в конце концов, голосовавший за смерть Людовика – гражданина Капета, и он – он враг Республики? Само обвинение казалось ему смехотворным и Шарль даже не сразу понял, что это не шутка…

-А чего ты ждал? – с удивлением спрашивал один из друзей, верный и чуть насмешливый по самой сути своей природы, Жером. – Ты открыто выступал против Марата, ты открыто обвинил Робеспьера в стремлении к диктатуре… ты же не думал, что они стерпят это?

-Кто бы говорил! – огрызнулся тогда Шарль. – Ты сам-то…ты! Разве молчал?

-Так я и не предполагал другого выхода, - равнодушно отозвался Жером. – Когда мне припомнили то, что я голосовал за казнь гражданина Капета, но с отсрочкой, когда, в обход моих заслуг припомнили это, я понял. Ты помнишь тот день? День, когда Марат предстал перед Трибуналом, вопреки протестам Дантона? Помнишь?

Шарль не отвтеил, а только плотнее сжал зубы, вспоминая ехидное, изуродованное болезнью лицо Марата, когда он предстал перед Трибуналом. Подумать только! еще там, перед обличением, он не подумал даже убрать с лица издевательской своей злобной усмешки!

-Так вот, - продолжал Жером, не нуждаясь в ответе соратника и друга, - тогда, когда Трибунал его оправдал, и когда толпа принесла его на руках в Конвент, когда он только взглянул в нашу сторону – я уже понял, куда дует ветер.

-И остался…- с неприятным холодком, не имеющим отношения к самому Жерому промолвил Барбару.

-И ты бы остался! – Жером не удивился такому ответу.

И Шарль снова промолчал. Он знал тоже, чем могут кончиться обличения Марата и Робеспьера, знал, что кто-то должен пасть, но не мог допустить даже мысли о том, что поражение будет за ним! И теперь его, жителя юга, кипящего гневом и яростью, гнали, гнали как изменника все дальше и дальше. Временное убежище нашлось в Кане, где удалось устроиться с трудом и неудобствами. Многие из сторонников Барбару всерьез страдали от того, что удалились так далеко от Конвента, а Шарля охватывало странное чувство, полное горечи и ярости…

И если бы не этот побег, не отступление и не падение, Шарль Барбару, может быть взглянул бы на свою посетительницу как-то иначе, недаром за ним шла слава сердцееда и обольстителя. Но сейчас ему было не до какой-то девчонки.

Да и девчонка, хоть и была на пару лет младше самого Шарля, а все равно выглядела в его глазах очень юной. Но то было разницей не в возрасте, а разницей в том, где и как проходила их жизнь. Шарль был уже в кипении войны давно, а эта девчонка, наверняка, и войны не знала, и вообще, живя здесь, понятия не имела о реальном положении дел.

А знание реального положения дел в смутное, лихое и полное крови время, старит разум гораздо быстрее.

Вдобавок, девчонка была какая-то угловатая, нескладная. В ней что-то было, но что-то не совсем женское, чуть грубое, непонятное и даже не самое приятное…

-Так что вам угодно? – спросил Шарль, надеясь, что эта посетительница уйдет как можно быстрее. Вообще, он был хозяином радушным и хлебосольным, но быть хозяином на чужой земле и в это время было невозможно, к тому же, ему хотелось отдохнуть – за совещанием с соратником он утратил множество сил, да и сон давно его был беспокойный.

-Простите меня, я не хотела беспокоить вас, я бы не осмелилась, - ее глаза! теперь Шарль понял, что его так смущало и привлекало внимание к ней. Глаза. Вернее – взгляд. Какой-то лихорадочный, горящий. Такой был у Марата, когда он выступал с трибуны, обвиняя всех в измене, и требовал тысячу голов на гильотину…

-Уже побеспокоили, - не совсем вежливо, хотя ему хотелось быть вежливее, отозвался Шарль. Уловив это, он попытался смягчиться (девчонка-то не виновата ни в чем!). – Говорите, я вас слушаю. Внимательно слушаю.

-Моя подруга по монастырю…понимаете, она лишилась пенсии.

-Так…- Барбару мысленно выругался. – К сожалению, я сейчас не располагаю…

-Нет! – горячо запротестовала девушка, гордо и яростно блеснув лихорадкой своего взора, - нет, нет! Вы не поняли! Я хочу съездить в Париж, ходатайствовать за нее. паспорт я уже получила, но мне бы…чью-нибудь рекомендацию.

Барбару чуть не рассмеялся от облегчения, но тут же и взгрустнулось. Оставались единицы в Париже. Да и кто из них в это время, когда власть жирондистов качается на последней ниточке, согласится заняться делом этой девчонки? Впрочем, ему какое дело?!

-Да, разумеется, - Шарль отошел к своему столу и быстро начал писать, рука слегка дрожала по непонятной ему самой причине и буквы выходили не самыми ровными, но он решил, что Клод, к которому он и писал, разберется. В конце концов, тот разбирался и в больших каракулях, а что важнее – оставался преданным и продолжал вести переписку с Шарлем, что уже вело его по гибельному пути, если об этом станет известно…

-Если я все равно еду, - подала голос девица, - может быть…мне что-то передать на словах или как-то еще кому-нибудь?

И вот это уже заставило Шарля обернуться на нее. он взглянул решительно и задумчиво, прикидывая, что за чертовщина с этой посетительницей? Почему она так готова рискнуть? Если кто-то поймает ее с письмами – ей же самой конец!

-Как ваше имя? – тихо спросил Шарль, не сводя взора с ее угловатости.