Страница 18 из 106
-Дантон не желает кровопролития. Ему еще нужно время, чтобы осмотреться. Он только вернулся. Эбер в Париже неотлучно. Он готов и к восстанию, и к любому безумству. Договориться с ним не кажется возможным.
Каждое слово Робеспьера сейчас звучит очень ясно. Нет больше ничего: ни шума на улице, ни вздоха, ни случайного хруста в костях или мебели, и даже свечи словно бы умерили свой треск, чтобы не пропустить ничего.
-Верно! – Луи Сен-Жюст не выдерживает. Его натура жаждет деятельности, и он срывается в нее раз за разом. – Верно! Его речи кощунственны! Он презирает все, во что мы верим. Он отрицает всякую святыню и саму свободу!
-А что с Дантоном? – тихо спрашивает Колло. – Его…куда?
Колло не хочется говорить, и он надеялся, что его вопрос кто-нибудь задаст, но нет…тишина. Вернее, тишины и нет, но именно насчет этого пункта – молчание.
-Я встречусь с ним,- тяжело роняет Максимилиан Робеспьер.
-Что? – это уже вырывается из уст Сен-Жюста. – С этим…предателем?
И слово «предатель» обращено не к Дантону, а к Демулену. Сен-Жюст знает, что именно с ним Максимилиан хочет поговорить больше. Убедить к отступлению, попросить не вынуждать его к разрушению дружбы.
-Чтобы избежать кровопролития, - в этом тоне запрет на всякое возражение. Сен-Жюст кивает, принимая, но не примиряясь. Он старается не думать и не представлять: уговаривал бы Робеспьер его отступить от врага?
Потому что знает – ответ ему вряд ли понравится.
-За то время, что Дантон на свободе, он вооружит против Комитета весь народ! – ворчит Бийо, зная, что не найдут его слова поддержки.
-Кроме «Старого кордельера» у него ничего нет. печатник же арестован. Номер газеты изъят, - Сен-Жюст знает, что сам не верит себе в этом. Но в это верит Робеспьер и, наступая на горло собственному чувству, Луи находит слова для Бийо.
-А завтра Дантон найдет нового печатника и создаст новую газету…- Колло не обращается ни к кому, он сам уже не понимает, кому и для чего говорит. – И назовет ее не «Старый кордельер», а…ну, скажем «Кордельер поновее» или «Еще более старый кордельер…».
-Что Дантон…это строки Демулена, - замечает очевидное для всех Жанбон.
-Давайте арестуем Демулена, - пожимает плечами Бийо. – Дантон не найдет печатника. Или, если найдет, то…
-Нет, - Робеспьер возражает неожиданно резко. Такая резкость за ним очень редко встречается. Особенно после болезни. – Мы должны избегать кровопролития. Демулен, как и Дантон, слишком давно в рядах Революции, чтобы вот так можно было просто взять и арестовать его.
-А Эбера можно? – фыркает Колло.
-Нужно, - вступается Сен-Жюст. – Демулен еще может быть…вернется на сторону Комитета.
Сам Сен-Жюст в это не верит. И ему не хочется ошибиться в этом неверии.
-В любом случае, на сегодня Демулен и Дантон не так опасны как Эбер, - сглаживает неловкость Кутон.
-Натравить их друг на друга…- все еще ворчит Бийо.
-Много кого можно натравить, - неприятно и холодно усмехается Колло, но это замечает только Кутон.
***
-Эбер арестован, - в комнате полумрак. Луи Сен-Жюст знает, что у Робеспьера глаза иногда болят от яркого дневного света, а солнце сегодня как будто бы издевается и светит нарочно ярко. Между тем – новость важна.
Слишком важна, чтобы позволить Максимилиану долго находиться в неведении.
-И как это прошло? - Максимилиан сидит в кресле, ссутулившись. Сейчас сложно было бы сказать, сколько ему лет. Болезненность и бледность, и эта усталая сутулость – все это делают его значительно старше.
-Ночь способствовала тому, что большая часть его сторонников была захвачена врасплох, и…- Сен-Жюст прерывает бодро начавшееся повествование, которое в уме его уже сложилось вязью остроумных каламбуров, замечаний и мелких деталей, но внезапно он внимательнее вгляделся в черты Максимилиана, в эту сутулость, в этот взгляд…
-У тебя снова жар? – Сен-Жюст мгновенно ощутил себя мальчишкой. Сюда он несся быстро, почти летел, надеясь рассказать быстрее о произошедшем удачно аресте, но сейчас все это вдруг отступило.
-Бессонница, - Робеспьер поморщился, словно ему самому признавать это было неприятно.
Сен-Жюст в образе Человека всем сердцем посочувствовал Максимилиану и мысленно взмолился уже, было, о его отдыхе: «нельзя скидывать такую тяжелую ношу на плечи одного человека!».
Но Революционер Сен-Жюст знал лишь один отдых: могилу. Он твердо верил, что истинный революционер может отдохнуть лишь там. А Робеспьер был самым настоящим революционером.
И снова человеческое поднимало свою голову в нем…
-Я…- Сен-Жюст облизнул губы, не зная, что сказать.
-Не надо, - оборвал Максимилиан. – Возьми на моем столе, пожалуйста, свой доклад с пометками.
Значение этого доклада…о, Сен-Жюст готовил его долго, упорно. Переписывал набело несколько раз, затем перечитывал и вычеркивал, снова переписывал. Наконец, робея, отдал доклад Робеспьеру для его замечаний.
Что было в том докладе? Путь к гильотине для Дантона и его сообщников. Обоснование всех преступлений, обвинение во всем, что можно было сплести в обвинение.
Сен-Жюст не удивился, увидев, что все листы, отданные им Робеспьеру, перечеркнуты и испещрены мелким убористым почерком с кучей сокращений и стрелочек. Этот доклад был слишком важен, чтобы в нем не было пометок. Каждое неровное слово могло принести победу Дантону, а он не должен был победить, иначе – крах всему, крах революции!
-Я перепишу набело, - тихо сказал Сен-Жюст, чтобы хоть что-нибудь сказать, - и представлю его в скором времени.
-Да, пожалуйста, - безразлично промолвил Максимилиан и откинул голову на спинку кресла, прикрыл глаза.
Сен-Жюст почувствовал, что должен идти, но уходит ему не хотелось. Не так. Не оставляя Максимилиана в таком состоянии же это делать!
Он стянул с нетронутой постели Робеспьера (видимо, тот и вовсе не ложился прошлой ночью спать), тонкое одеяло и набросил его на, очевидно, задремавшего, или – притворившегося задремавшим, Максимилиана, постоял еще немного и покинул полумрак комнаты, решив зайти вечером, чтобы убедиться в его здоровье.
***
Сен-Жюст произносит последнее слово, но реакции не следует. Стоит удушливая тишина, словно бы слова еще доходят до рассудков, а затем головы, встряхнувшись, выныривая мыслями из темных вод, медленно поднимаются и поворачиваются в сторону Робеспьера.
И кого сейчас волнует, что доклад прочел Сен-Жюст? Все знают, куда надо смотреть, и на кого.
Проходит минута, и, может быть, даже две…такие ничтожные и такие смешные эти минуты, но они так долги. Сейчас они тянутся пыткой.
-И что же…Дантон будет арестован? – раздается чей-то тихий голос (а как здесь заговорить громче?)
-Вместе с пособниками своих преступлений, - отвечает Сен-Жюст, быстро окидывая взглядом членов Комитета, угадывая, кто это там усомнился…
Но почему-то не находя.
-И с Демуленом? – это уже Колло. он не смотрит ни на кого, но голос его хоть и тих – остается твердым.
Сен-Жюст не удерживается от быстрого взгляда на Робеспьера: ему кажется, что Максимилиан все еще надеется на спасение Демулена. Кутон также обращает быстрый взгляд на Робеспьера, но читает в лице своего соратника и друга совсем другое…
-Вместе со всеми пособниками своих преступлений, - повторяет Робеспьер и поднимает взгляд. – Камиль Демулен – пособник дантонистов. Также как Фабр, Эро и прочие…
И в голосе его нет дрожи. Камиль Демулен, которого знал Робеспьер, как своего друга, для него умер. Осталось доказать это не революционеру-Робеспьеру, а человеку-Максимилиану.