Разжигательница (ЛП)

Сула отвлекается на секунду, чтобы размять плечи. Я сочувствую её боли.

— Экономка Фредерика просила принести бельё раньше, но меня отправили убирать гостевые комнаты в юго-западной башне.

Я пытаюсь прервать поток её слов, но не могу улучить момент, чтобы это не было грубо. Она вздрагивает всякий раз, стоит мне резко поднять руки. Не могу её винить.

— Я сама это сделаю.

Она резко втягивает воздух, как будто я её ударила.

— Ох, госпожа, не нужно. Не положено.

— Почему? Я не какая-то высокородная леди. Я такая же, как ты.

— Это не так, — её испуганное лицо становится мрачным. Конечно, худшее, что я могла сделать, это поставить нас в один ряд. Сказать, что у меня те же кровь, мышцы и кости. С магией или без.

Если я продолжу так прикусывать себе язык, то совсем откушу его кончик.

— Я хотела сказать, что не стоит суетиться вокруг меня и менять мои простыни. Уходи. Я могу это сделать сама.

Она не сдвигается с места.

— В-вам нельзя ходить по дворцу в одиночку.

Судья Мендес не хочет, чтобы я раскрыла себя. Пока не увижу стражников, приставленных ко мне, я сама по себе.

— Я не буду одна. Я пойду с тобой.

Вздрогнув, Сула сдаётся и позволяет мне помочь ей стянуть бельё с кровати и подушек. Цветочное. Изысканное. Может, я могу попросить прачку не смачивать их духами. Вспоминаются слова Лео. О том, как легко я отдаю приказы другим.

***

Во внутреннем дворике за кухней, облицованном серо-голубым камнем, десятки прачек готовятся к стирке. Котлы, которые достаточно велики, чтобы сварить заживо взрослого мужчину, стоят на огне. Слуги всех возрастов носят брёвна, возят тележки с постельным бельём и одеждой. Девушки размешивают вальками горячую мыльную воду с щёлочью в деревянных бочках, чтобы вывести пятна. Тени вердинских деревьев качаются от лёгкого вечернего ветерка.

Солнце садится. В животе урчит, но я не прошу поесть. Сула представляет меня экономке Фредерике, отвечающей за чистоту во дворце. Внушительная женщина с веснушками на белой коже, родинкой на одном из многочисленных подбородков и пепельно-русыми волосами, убранными назад в косу. Когда она осматривает меня с макушки до пят, её взгляд останавливается на повреждённой руке, обмотанной марлей. Она заметно кривит лицо.

— Твоя рука долго не заживёт, если не будешь беречься, — замечает она с сильным акцентом южных провинций.

Я ожидала реакцию как у Сулы до этого. Девушка склоняет голову и присоединяется к прачкам.

— Бывало и хуже, — отвечаю я и понимаю, что искренне улыбаюсь. — Я Рената.

— Что мисс вроде тебя могла здесь забыть? — спрашивает Фредерика. Она бросает взгляд цепких глаз туда, где Сула забрасывает моё не такое уж грязное бельё в бочку. — Я не могу допустить, чтобы Правосудие подумало, что я тебя заставила.

Есть только один способ снискать расположение такой, как Фредерика, и это — показать ей на деле, что я могу работать.

— Мне там не место, — говорю я, и это правда. — Придворные не хотят, чтобы я делила с ними стол. Я умею работать руками. Несмотря на это свидетельство обратного.

Экономка закидывает голову и смеётся. Возможно, впервые в этом дворце кто-то смеётся с таким теплом. Но я ведь здесь не смеха ради. Не знаю точно, кто я такая, но, может быть… девушка, которая хочет приносить пользу. Потерянная во дворце, где ей не место. Пытающаяся завершить миссию, которая продолжает ускользать из её рук.

— Видишь этот огненный куст на голове? Это Клаудия. Помоги ей с щёлоком. Умеешь?

Работать с щёлоком ужасно, но хорошо, что на мне есть хотя бы одна перчатка.

— Умею.

— Тогда почему ты ещё здесь? Иди и займись делом, раз уж пришла сюда за этим.

Я подхожу к рыжеволосой девчонке, на которую так грубо указала экономка Фредерика. Её карие глаза замечают мои ноги, поднимаются к лицу и затем смотрят на руки. Она вытирает ладони о фартук, и я обращаю внимание на старый ожог на её предплечье. Не то чтобы это было удивительно с такой-то работой. Оглянувшись, я вижу, что у многих есть подобные отметины, но самая заметная на худой горничной постарше нас.

Из неё как будто все краски высосали, мне даже на секунду показалось, что это воспоминание вырвалось из Серости и возникло перед глазами. Только ужасный красный шрам, пересекающий её рот и щёку, напоминает мне, что она настоящая. Я вижу, как она сложена: она явно была когда-то красивой. Что с ней произошло? Она держится обособленно, остальные работники проходят мимо неё, как будто её не стоит беспокоить.

Рыжеволосая девчонка прочищает горло, и я вспоминаю о своём задании.

— Кто ты? — спрашивает она слишком жёстким голосом для её возраста.

— Рената, — я собираю распущенные волосы в низкий пучок, — есть какой-то определённый порядок?

— Был. У трёх моих помощниц заболели животы, какая-то зараза распространилась. Но если тебе интересно моё мнение, то по меньшей мере, одна из них не пьёт ирвену и появится здесь через девять месяцев с ребёнком на спине.

Другая подбирается к нам бочком и шлёпает её по рукам.

— Отец Драгомар говорит, что этот чай давно пора запретить.

— Конечно, а что ещё ему говорить, Хасинта, — Клаудия закатывает глаза, напоминая мне Марго, и я с удивлением ловлю себя на том, что скучаю по ней. Совсем чуть-чуть. — В соборы почти никто не приходит, ведь половина населения полегла с чумой, а вторая занята войной с… сама знаешь кем.

Клаудия показывает на меня, и это очень смешно выглядит.

— Клаудия, она всё слышит, — у красивых карих глаз Хасинты появляются смешливые морщинки, и девушки вместе хохочут. У Хасинты на ключице и груди находится родимое пятно в форме сердца. Было время, когда из-за подобной отметины её могли обвинить в том, что она одна из мориа.

— Могу принести брёвна дуба, — предлагаю я.

— Мы не используем древесную золу для стирки вещей лордов и леди. Ну, и твоей, — говорит Хасинта. — Нужны водоросли. Возьми эти вёдра, чтобы перенести. И не забудь фартук.

Я включаюсь в рабочий процесс, потея в простом голубом платье, которое утром принёс мне Лео. Наполняю вёдра водорослями и приношу их, чтобы сжечь до пепла. Другие слуги поглядывают на меня с сомнением, но я стараюсь держаться тихо и делать свою работу. Это напоминает наши бытовые обязанности в Анжелесе.

Заканчивая с водорослями, я довожу воду до кипения и без указки помогаю процедить полученное. Щёлок готов как раз к тому моменту, как новая тележка с вещами выезжает во двор. Солнце движется по небу, и вместе с тем слуги постепенно привыкают к мне.

Хотела бы я уметь очаровывать людей, как Саида или Дез. Стоит им только войти в комнату — и все обезоружены без всякой магии. Как мне найти человека, вхожего в покои Кастиана? Судя по тому, как свободна Клаудия в выражении своего мнения, мне просто стоит держаться поближе к ней и ждать.

Пока меняют воду и возобновляют огонь, горничная со шрамом возвращается во двор. Клаудия тут же подскакивает к ней, помогая женщине донести еду. Я вижу, как Клаудия ей что-то говорит, но не могу расслышать ни слова. Та только улыбается в ответ.

— Иди сюда, поешь с нами, — зовёт Хасинта. Я не сразу соображаю, что она обращается ко мне.

В тени хилого деревца Клаудия предлагает мне чашку овощного супа, и моё сердце ноет от этого поступка. Даже в Анжелесе, среди своих, доброту редко проявляли так непринуждённо, а теперь здесь, на кухне моих врагов, мне её преподносят на блюдечке. Я сдерживаю горечь, поднявшуюся в моём сердце, и вдыхаю ароматы орегано и розмарина.

Приступая к еде, я замечаю служанку со шрамом, сидящую вдалеке, отдельно ото всех. Клаудия прослеживает мой взгляд.

— Пялиться невежливо, — дразнит она.

— Прости, я не…

Клаудия равнодушно пожимает плечами.

— Да ты сама уже, небось, привыкла к взглядам.

— Что с ней случилось?

— С Давидой? Смотря кого спросить, хотя все здесь знают правду, — Клаудия наклоняется ко мне для драматического эффекта, явно взволнованная, что именно она рассказывает эту историю. — Если тебе дорог твой язык, не дерзи принцу.