Страница 21 из 53
Оно изготовлено из тёмно-синего эластичного бархата, длинной до пола и без бретелек. Материал настолько мягкий и легкий, что я знаю, он будет чувствоваться на коже приятнее, чем что-либо иное, что я когда-либо носила. Оно великолепно, и я уверена, что подойдёт к моим глазам и цвету кожи. Вся эта ситуация напоминает мне сцену из фильма «Моя прекрасная леди». Никто, кроме моего отца, никогда раньше не покупал мне одежду.
И то, что я чувствую к Данте, очень далеко от любви дочери к отцу.
— Оно прекрасно, — говорю я Хивен, потому что ясно, что она ждёт ответа. — Но ты можешь мне сказать... где я могу теперь найти лифчик без бретелек?
Она указывает на коробку, и я нахожу бюстгальтер без бретелек аккуратно сложенным в нижней части коробки. 34B. Мой размер. Мои щеки вспыхивают, и я хочу умереть. Просто зная о том, что Данте хотя бы раз задумывался о размере моей груди, мне хочется свернуться калачиком и скончаться как можно быстрее.
— Он знает мой размер груди? — с унижением произношу я. Серьёзно? О. Господи.
Хивен ухмыляется.
— Нет. Он попросил меня угадать твой размер, а потом подобрать лифчик, который подошел бы под платье. Он выглядел немного беспомощным в этом вопросе. И, должна заметить, чувствовал себя не в своей тарелке.
Хвала небесам. Я больше не хочу умирать так сильно, как раньше, но всё же. Это всё ещё немного унизительно.
Рядом с лифчиком лежит пара серебряных туфель 8-го размера. Босоножки на трёхдюймовом каблуке.
— Предполагаю, что теперь я готова, — говорю я ей. — То есть, если я не сломаю шею, пытаясь ходить в этих ходулях. На выпускном в прошлом году мы с Беккой брали с собой сменную обувь. Я носила каблуки только около часа. И поверь мне. Передвижение на каблуках не относится к моим сильным сторонам.
Я слегка взволнована, если под «слегка» можно понимать то, что я стучу ногой о кровать, как сумасшедшая. Я никогда не обедал с кем-то более важным, чем мой тренер по лёгкой атлетике на втором курсе.
— Всё будет отлично, — уверяет меня Хивен. Я пристально смотрю на неё.
— Тебе легко говорить, — отвечаю я. — Ты всё время пребываешь в обществе этих людей. А ты знаешь, в каком обществе обычно нахожусь я? Среди коров. И, поверь мне, разнообразие этих животных не совсем соответствуют самым высоким социальным стандартам. Возможно, мне нужно освежить в памяти свой модный этикет. У тебя в кармане случайно нет энциклопедии о манерах?
Хивен хихикает и встаёт.
— Я должна идти, — говорит она мне. — Я скажу Данте, что тебе нравится платье.
— Опусти ту часть, где я была напугана, хорошо? Я не хочу портить свой шикарный и утонченный образ.
Она закатывает глаза и кивает.
— Хорошо, я не раскрою наш секрет.
— Во сколько начнётся ужин? — спрашиваю я.
— В 20:00, — отвечает она. — Данте сейчас со своим отцом. Не знаю, как долго они пробудут вместе, но предполагаю, у него не будет времени потусоваться с тобой.
— Как ты узнала, что это будет мой следующий вопрос? — я непонимающе смотрю на неё. — Хм. Чем бы мне заняться сегодня, чтобы убить время? Ты должна работать, а Данте занят.
Произнося последние три слова, я изо всех сил стараюсь показать, что не расстроена.
Хивен пожимает плечами.
— Ты могла бы практиковать в хождении на каблуках, — предлагает она со злобной усмешкой.
Она оглядывает мою комнату. Всё в ней аккуратно. На столе стоят две одинокие сумки со вчерашнего дня, и две пары босоножек выглядывают из-под кровати. Кроме этого, всё безупречно и нетронуто.
— Здесь всё чисто, поэтому у тебя нет повода заняться уборкой, — замечает она, а затем смотрит на мои новые туфли. — Тебе просто стоит потренироваться ходить в них.
Высказав этот небольшой совет, она выскальзывает за дверь, и я остаюсь в одиночестве. Я смотрю на часы. Сейчас только 15:00. Что, чёрт возьми, я буду делать целых пять часов?
Я решаю, что практика ходьбы-без-сломанных-ног на самом деле хорошая идея. Поэтому я обуваю высокие каблуки-убийцы и ковыляю в них по своей комнате.
Окей. Это убило пять минут.
Я сажусь на стул и спокойно смотрю в окно. Ещё три минуты.
Я сажусь на пол и медитирую. Ещё три минуты, прежде чем мои мысли заполняются образом Данте, его улыбкой и загорелыми руками, а затем тревожными мыслями об ужине.
Я вздыхаю. Из этого ничего не выйдет.
Я осторожно поднимаюсь на ноги, все ещё обутая в серебристые туфли-ходули, и решаю отправиться на прогулку. Кого волнует, что я выгляжу нелепо в модных туфлях и шортах для бега? Данте занят со своим отцом и всё равно не увидит меня.
Я стараюсь идти по коридору как можно тише, но, по-видимому, невозможно идти тихо на каблуках по мраморному полу. Будто я играю на барабанах. Я достаю мобильник и пытаюсь дозвониться Мие, но вызов сразу же переключается на голосовую почту. Я уже скучаю по ней и размышляю о том печальном факте, что у неё нет лучшей подруги. Так как я недавно потеряла свою собственную лучшую подругу, я могла бы предложить ей свою кандидатуру.
Я пишу маме, а потом получаю от неё три быстрых ответа. Она злится, что я не позвонила ей сегодня. Но я не в настроении разговаривать. Я слишком нервничаю из-за сегодняшнего Государственного ужина. Или как там называется ужин в присутствии премьер-министра.
Я пишу Мие.
Я даже пишу моей бабушке, которая ненавидит печатать сообщения на своём телефоне-с-большими-кнопками-для-пожилых-людей.
И тогда я понимаю, что опустилась на самое дно.
Я жалкая.
Какой человек не может развлечь себя в течение нескольких часов? Кого волнует, что это чужая страна, и я не знаю языка?
Я возвращаюсь в свою комнату как можно изящнее в этих ходулях и переодеваюсь в кроссовки. Я собираюсь посмотреть город, если это не убьёт меня. А такое стечение обстоятельств вполне возможно. Потому что я здесь никого не знаю. И я не говорю на этом языке. Ну и что?
Я выхожу из Старого Дворца, и никто не задаёт мне вопросов. Не то чтобы это входило в их обязанности как моих телохранителей, но я всё время ожидаю, что кто-то спросит меня, что я, чёрт возьми, делаю в таком фантастическом месте. Но это не так. Я оглядываюсь по сторонам. Не похоже, чтобы за мной следил охранник. Но меня это не удивляет. Данте обещал больше так не делать.
Я одна.
Действительно одна.
И внезапно я чувствую себя очень-очень одинокой.
Я захожу в случайный магазинчик, где продают безделушки — выдуваемые стеклянные фигурки. Я хожу, как будто нахожусь не в чужой стране, а дома. Потому что настрой — это наше всё. Если я буду действовать уверенно, то и буду чувствовать себя уверенней, ведь так?
А потом я вижу маленькую зеленую стеклянную морскую черепаху. И я знаю, что Бекка хотела бы иметь её в своей коллекции. Она собирает черепашек с детского сада. По последним подсчетам, у неё их было 453. Её отец построил для них целую стену полок в её комнате.
А эта черепашка подошла бы ей идеально. Она грызёт оливковую ветвь. Разве это не прекрасно? Я могла бы купить её и отправить ей как своё личное предложение мира с оливковой ветвью. Если она не истолкует это как черепаху, ПОЖИРАЮЩУЮ моё предложение мира, что было бы не так круто. Но я могла бы добавить записку. Извиниться ещё раз и на этот раз, когда она увидит милое личико черепахи, она, конечно, простит меня.
Несомненно.
Я плачу за крошечную безделушку кредиткой моей мамы. Я имею в виду, конечно, это тоже классифицируется как чрезвычайная ситуация. И она стоит всего лишь несколько евро. Я не совсем уверена, сколько это в долларах США. Но маме, конечно, всё равно.
Несомненно.
И я должна перестать говорить «несомненно».
Я снова прохожу по причудливому маленькому мощеному тротуару, смотрю на витрины и маленькие тележки. Сумасшедшей старой цыганки сегодня здесь нет, от чего я почти чувствую облегчение. Я не уверена, что достаточно храбра, чтобы пройти мимо неё без Мии.
Я покупаю маленький пакетик горячего миндаля в сахаре, опять же с помощью кредитки моей мамы. И нет, это не чрезвычайная ситуация, но она, несомненно, не хотела бы, чтобы я голодала.