Быт Бога

Я, помню, школьник, был там, где все в классе, как всегда, – а все, вмиг ощутил я, были там, где они смеялись и смеялись… надо мной: я-то не знал пока про записку на своей, на моей, спине: "У меня жена и дети".

Одинокость – одинокость моя никогда не пропадала, просто я о ней иногда забывал, и надолго.

Брат – Брат старше и… курносый…

Сестра – она не мужская…

А мама, она – мама. У нее, у Матери, – мой Отец.

И мне – некуда мне пойти или поехать. И было так всегда, просто я, зная это, не думал об этом, боялся, что ли, думать…

Глубина пространства, глубина пространства…

Руки раскинуты, стоял, глаза закрыты, стоял… Надо было сейчас только это.

Сегодняшнее – ощутился – было особенно правдивым сном.

Ведь – оба, оба же ведь ко мне просились!.. А я-то первого позвал этого самого Вор… Вере-тенникова… А не того, не второго, не другого!..

И Ваня мне, теперь вижу, не просто брат, а – Брат, Брат.

Веретенников – открыл я когда дверь в коридор и позвал-то его, – он ведь лицо своё на миг повернул (глаза, кстати, с меня не сведя!) в сторону, к окну: удивясь или как бы удивясь, что первым – его, а не того, кто тут же, рядом…

Не того я, не того!..

Лишь бы мне глянуть туда же!..

Вбежать бы теперь ещё раз в то мгновение.

И настало так, как… вообще не бывает… Словно я чуть задремал – а минула, оказывается, неделя.

Камень брошен, брошен – и нельзя догнать и остается лишь смотреть, как он летит…

Руки распахнуты, глаза закрыты… Но всё ведь и случилось – как и вообще всегда и всюду случается так жёстоко-ясно, – чтобы видел я это самое всё своими, моими, неморгающими моими глазами.

Для того-то я и – побывать!..

–– Так он твой брат?.. Ах, он твой бра-ат!..

Я заметил, что устал стоять так.

Счастливо-явно вдруг ощутил какую-то дыру в пространстве Комнаты, которую можно увидеть только с закрытыми глазами: влезть бы в неё – и не будет для меня ничего сегодняшнего плохого… Тепло и укромно ощутился: я – ребёночек тёпленький, свернувшийся клубочком под одеялом…

И со стыдом – словно бы сдаваясь – открыл глаза, опустил, в темноте, руки.

С волнением включил этот самый "электрический свет".

И опять замер…

Прожжённая чьим-то утюгом жёлтая занавеска, заглаженная квадратами скатерть – неужели эти предметы видят меня… третий год?..

Понял, что и ещё кое-что можно сделать… Снять пальто…

Но тут же увидел себя, меня, сидящим на кровати.

Озяб вмиг…

Дрожащей рукой моей достал еле-еле из кармана брюк моих повестку.

Скомканную… Ту…

Развернул: "Вербину Петру Дмитриевичу"… "Шуйцеву"… "10-00"… "209"…

Смотрел долго в стену, замечая, как моргаю моими глазами.

Я… вызывался… на завтра… в соседний кабинет…

Лежал потом долго и пусто. Вспоминал, просто так, что когда упал головой на подушку, шляпа, что ли, где-то покатилась…

Вздрогнуло тело моё – решив, видно, встать… Но я – я вспомнил, что не это надо, а надо – вспомнить что-то. И – посягая на себя, на меня. И давеча я уж начал делать это важное – думать про "того-не того".

Следил, между тем, как пальцы мои складывают повестку зачем-то прилежно…

Я-то я… А где-то есть и это самое "где-то"…

Где-то что-то было как-то "совершено"… Я материал тот даже не полистал… Кем-то было "совершено", кем-то! И как раз, и притом именно в то самое время… когда Брат был у меня… Когда Брат, когда мой Брат был… тут, у меня, здесь, в Комнате, вон на той кровати!..

У меня, у меня!..

И я – для боли – сел и сразу же – для ещё большей боли, от которой я весь вечер убегал, – опять лёг, лёг…

Но почему-то Брата "дёрнули"…

Тень от фонаря, тень от фонаря…

Брата привезли… Брата "доставили". Утром. В "дежурку". Свищёв – Свищёв "у себя", в кабинете в своём, в его, разбирал дела, материалы. Что с "планёрки" ему… Стал подписывать, кому что… Да! В "дежурку" утром же, утром-то, пришёл и этот, Веретенников, с "явкой" своей, с его… Так что они потом, и Брат, и он, всё и были вместе и вместе!.. Свищёв, чтобы "расписать", глянул, ясно дело, в журнал в свой. Видит, что у меня сегодня "сроков по делам" нету, нету… Только, правда, "человек" есть "за мной" в камере второй день, до четверга. Но это, решил, чепуха, всё-таки не третий день. Да и я печатаю с утра "обвиниловку". И он "подписал" и "тёмное", с "явкой", и материал тот, с Братом, мне… мне…

Ладонь, грудь…

О-о!.. То и другое!.. И привёл сам, из "дежурки", и Брата, и Веретенникова… к Кабинету… Как и всегда и разносит, и разводит… К моему Кабинету!.. Брат редко бывал у меня… Они не знакомы…

Сел я на кровати и увидел, что… глаза мои, ничего не видящие, открыты, и опять лёг, лёг…

Брат… Конечно! Конечно! Брат хотел тут же зайти, войти! А тот, Веретенников, шёл, значит, следом за Свищёвым. И получилось, что Брат, который следом, и Веретенников, который следом, у двери, в двери даже самой – в моей, в моей! – столкнулись. Вышло, будто оба они чуть ли не рвутся в Кабинет… Вот Свищёв и сострил: "К тебе просятся…" Но он, как водится, их обоих остановил, мол, подождите в коридоре, тут, у двери, мол, сейчас он о них скажет. Мне скажет!.. О-о… И дело и материал мне дал, подал, отдал… А что "люди" "по ним" в коридоре, до этого сказал – раз "просятся"!.. И вот… о-о… Брат стоит у двери… моего Кабинета… Ведь материал-то – бумаги-то те, которые он видел у этого у капитана, у Свищёва, – теперь на моём столе, у меня… У брата… Ведь в бумагах этих – и бумага "Протокол доставки" или что-то, мол, есть про него, про Брата… С именем, с именем его!.. И с отчеством. Да и капитан ведь только что сказал, что скажет сейчас о них, о двоих, – и о нём, о нём! – мне, мне… Да и… главное, что главное!.. разве не известно – там, в том мире, где он, Иван, Иван Вербин, – что он, Иван Вербин, сейчас – в "органах", разве не известно это если не всему городу, то, по крайней мере, брату!.. Который сейчас за дверью-то…

Стой! Подожди, погоди…

А я… сначала стал листать – из интереса, из интереса: большое ли оно? – то "тёмное" дело.

Больные, больные…

А Брат – ждёт… И – не заходит… И – о-о! – думает… думает, что я – о-о!.. – что-то… думаю… Думаю что-то о нём… Думаю о нём что-то…

…Мне всегда не хотелось, чтоб обо мне другие узнавали.

Потому я и сам не силюсь других узнавать.

Не хочу, чтоб узнавали…

Не хочу узнавать…

…Брат и хотел бы, может, вот-вот зайти. Хоть он и думает, что я думаю… Хоть он и тщится изобразить, что он понимает, в каком учреждении… Ему, конечно, не терпелось, минута за минутой, лишь показаться!..

Но… я вызвал Веретенникова.

Я, значит, открыл дверь, назвал, значит, "человека" – и в сторону-то, в сторону-то, где Брат, к окну, в тупик этот коридора я не глянул, не глянул… Разве что… дотронул ресницей: тот, второй, что "по материалу", тоже тут… и чуть он загораживает свет из окна…

Ничего не обещал, ничего не обещал…

И уж Брат… После этого – после того, как я вызвал первым не его и даже на него – о-о! – не посмотрел – после этого он, Брат, уж никак не мог ко мне зайти сам, заглянуть сам!..

Веретенникова же я "пригласил" не "работать" с ним, а глянуть на него: не каждый ведь день "явки". А, мол, "человек по материалу" (раз ему свободно дают гулять по коридору) никуда не денется. Выбрать, выбрать решил – и выбрал…

А тут Свищёв – добренький-то какой! – и забрал у меня материал. Бывает. Пересмотрел, знать, свой журнал и "подписал" материал "по Брату" Шуйцеву.

О-о… Может, Брат хоть машинально взялся бы за руку двери моей… но… Шуйцев Брата строго забрал в его кабинет… И Брат – опять же! – подумал (тем более – кабинеты соседние), что это с моего, с моего ведома!..