Страница 39 из 41
— Но разве ты к ним ничего не чувствуешь? Ты же любил их, ты же воспитывал их! Отец не тот, кто зачал, а тот, кто воспитал, — сказала жена.
— Ты эту лапшу будешь другому оленю на голову вываливать, детей мне, конечно, жалко, но они не мои, поэтому скажи им, что я уезжаю в командировку, а потом сама что-нибудь придумывай, первый раз что ли врешь? Ты же в этом умная очень.
— Вот ты какая скотина, говорила мне мама!
— А бл**вать тебе мама, случаем, не говорила? В общем, раз я такой плохой, тебе надо бы съезжать отсюда.
— Как это? С чего бы?
— Напоминаю тебе, дорогая женушка, что дом мой, права на дом есть только у меня, а такую грымзу, как ты, я здесь видеть не особо хочу.
— Да я на тебя в суд подам!
— Будет весело, странная баба, с двумя чужими детьми, рассказывает о том, что ее выгоняют из дома, который ей не принадлежит.
— Но куда же я денусь? У матери-то тесно!
— А это уже твои проблемы, родная, головой надо было думать, а не звездой своей.
— Мне некуда съезжать, не будь сволочью, да и детей пожалей, дай хотя бы пару месяцев, чтоб найти выход из положения, коль простить меня не хочешь.
— Прощать тебя не за что, ты для меня мертвая и похороненная. Пара месяцев у тебя есть, я пока поживу в Твери, отдохну, потом вернусь, может дом продам, так что сильно не рассчитывай на то, что тебе здесь удастся задержаться.
А потом я ушел.
— Ну ты злыдень, конечно! — сказал я.
— А по детям скучать не будешь? — спросил Блум.
— Не поверишь, я когда узнал, что это не мои, будто переключатель сработал, то есть они для меня прямо стали такими, как дети на улице, да, я о них больше знаю, подтирал им задницы, но как будто это была часть моей работы, с которой я уволился и не переживаю по этому поводу, — ответил Андреич.
— Кремень! — похвалил я.
Зашла проводница:
— Чай будете?
Блум ответил:
— Будем, конечно!
— Только не чай, а кружки дайте нам, пожалуйста, — попросил Андреич.
— Без чая? — уточнила проводница.
— Чай у нас с собой, знаю я ваши цены в поездах, половину зарплаты на чай, вторую на еду, — резюмировал Андреич.
— Как хотите, заходите тогда ко мне, я вам все выдам.
Мы сходили за кипятком и снова уселись. За окном проплывали заснеженные поля, а в купе было уютно и тепло. Это те ощущения, которые вы испытываете, когда, например, греетесь у камина, а за окном гроза, молнии, смерчи, коровы летают, и вы сидите, в безопасности, сухости, спокойствии.
— Вилл, давно хотел спросить, каково это — получать деньги и не работать? — спросил меня Блум.
— Так я работаю!
— Он имеет в виду — без графика, — уточнил Андреич.
— Я так привык уже давно, еще после универа, сами знаете, я просто всегда так или иначе в работе, — ответил я.
— Это как? — заинтересовался Блум.
— Если электрик видит в поезде лампочку, он не думает о том, что надо ее посмотреть, проверить, может, скоро сломается, а там и проводку посмотрит по всему, ему на это плевать, его рабочий день закончен, зарплата будет в срок, остальное время он не думает о работе и занимается своими делами. У людей, которые имеют творческую профессию, все устроено иначе, они будто бы отдыхают каждый день, высыпаются и при этом имеют деньги, но на самом деле они постоянно в мозговой активности. Вот смотрите — мы проезжаем какой-то город, поезд едет достаточно тихо, я смотрю в окно и запоминаю детали зданий, потом в голове, если у меня есть какой-то сюжет для комиксов, я помещаю туда персонажей, прямо в эти улицы, смотрю, хорошо ли им там или нужно что-то заменить, вечером я набрасываю что-то, что понравилось, чтобы не забыть, утром я все переделываю в голове и в обед вношу правки и так далее. Если нет видимой работы — не значит, что она не идет и о ней никто не думает, — пояснил я.
— Вот так и происходит, одни работают и получают деньги, другие думают о работе и получают деньги, — пошутил Андреич.
— Ахахах, точно, — посмеялся Блум.
За окном явно стало холоднее, узор на стекле разросся на значительную площадь. Следующая станция — Беломорканал.
— О, прямиком в сигареты приехали, о чем можно еще мечтать! — произнес я.
— Надо выйти посмотреть, что там вообще происходит, — заинтересовался Блум.
Когда поезд остановился, мы вывалились из вагона, как и сотни других людей, курильщики засмолили, было похоже на ежиков в тумане. Я тут же накинул капюшон, похоже, было не меньше двадцати градусов мороза, крупными хлопьями летел снег. После последних весьма жиденьких зим было отрадно почувствовать себя на пути к северному краю страны. Подбежала местная собачка, я попросил Андреича сфотографировать меня на ее фоне, благо, перрон был освещен очень ярко, был будто день.
Поздно ночью поезд прибыл в Апатиты. До самого Кировска было километров 20, автобусы уже не ходили, был только один вариант — такси. Мы сняли заранее квартиру на одну ночь, потому что та, которая понравилась, была занята и освобождалась только на следующий день. Таксист вез нас по адресу, который мы ему назвали, попутно рассказывал о горах и показывал пальцем, это такая-то гора, по легенде там происходили такие-то события, это другая. Признаться, я был в полудреме, мозг работал неважно, но глаза отчетливо восхищались вершинами гор, было видно только их, они были ярко-белые за счет Луны, которая кидала на них свои светлые лапы. Красота. Думаю, мало кто вообще слушал бы таксиста в такие моменты, ты просто проваливаешься в картинку, любишь образ, готов быть преданным ему до конца своих дней. Раньше я уже видел горы, но именно здесь они мне с первого взгляда понравились больше всех других, не знаю, с чем это связано, с чрезмерной любовью к природе собственной страны? Когда нам вручили ключи от квартиры, мы тут же завалились спать.
Утром мы без всяких раздумий решили идти сразу смотреть горы, благо квартира у нас была метрах в двухсот от ближайшей. Так как начались предновогодние дни, народу было очень много. Первым делом мы решили забраться на гору и посмотреть с высоты на город. Это было опрометчивое решение, ведь физическая подготовка для такого путешествия была только у Андреича, мимо нас постоянно проезжали лыжники, сноубордисты, иногда даже детки с тюбингами, мы постоянно присаживались отдохнуть и смотрели вверх, чтобы понять, сколько осталось, на трети стало понятно, что сил больше нет совсем. Уже здесь мы видели город как на ладони. Конечно, довольно странно, что при такой природе весь городок усыпан страшными хрущевками, серыми, безликими. Судя по речи, здесь было много иностранных гостей, именно такой они запомнят Россию, природу-то они будут хвалить, а вот сам город — печаль, одним словом. Мы сделали пару фотографий и спустились вниз, сегодня решили не кататься, сил на это явно не было, а просто так платить за снаряжение не очень-то хотелось. Мы зашли в местное кафе, расположенное прямо на склоне, на удивление ценники были довольно демократичны, взяли по глинтвейну.
— За следующий шаг, — предложил Блюм.
— Я готов за такое пить, только когда у нас будет мама Стифлера, ни минутой ранее, — прокомментировал Андреич.
— Подумать только, нам уже четвертый десяток, а мы сидим и цитируем фильмы, которые вышли 30 лет назад, — сказал я.
— Так выглядит старость, привыкай, — ответил Блюм.
— Но это все равно хорошее время, вот прямо сейчас, в эту секунду! — с эмоцией произнес Андреич.
— Что, у кого-то сломалась теория о том, что чем дальше тем хуже? — предположил я.
— Помолчи, а то спугнешь, — прошептал Блюм.
— Что спугну? — не понял я.
— Эти мгновения, когда мы снова вместе, снова счастливы, — ответил Блюм.
Когда мы допили, я предложил обследовать местный заброшенный вокзал, который находился минутах в 30 от горы, пешая доступность, но не по склонам, должно быть легко. Оказалось, город сам по себе расположен с перепадами, местные жители, чтобы дойти из одной части в другую, должны были идти по десяткам ступенек то вверх, то вниз, с детства атлеты, так сказать. Мы это не учли, поэтому кряхтели во всю красу. Когда наконец вышли на плато, вдали показался кусок этого вокзала, стало ясно, что он разрушен так сильно, что ни внутри, ни снаружи просто нечего было смотреть, крыша, конечно, была, но только в некоторых местах. Тропинки туда не было, поэтому никто больше не захотел идти, я полез один. Как только шагнул с дороги, провалился по колено в сугроб. Что ж, ничего страшного, сугробы — не грязь, я пополз к зданию. Внутри все было испорчено граффити, только не настоящими рисунками, а тегами всяких дурачков, которым кто-то из взрослых продал-таки баллончик с краской. Я довольно быстро промок и понял, что нужно было сфотографировать здание с дороги и не лезть сюда. Поплелся обратно, видя мою недовольную рожу, Блум и Андреич еще издалека начали хохотать.