Нефертити

— Так вы с ним этой ночью приходили ко мне? — удивился оракул.

— Я? Нет! Слуги пошли с ним, но, увидев ваш дом и поняв, против кого замыслил своё зло дерзкий хетт, они тотчас вернулись домой и во всём мне повинились! Я ничего не знал, а то бы остановил их тотчас же!

Саим дал знак Сейбу, тот наполнил чаши вином, купец достал свои лепёшки, круги овечьего сыра, разломил их и поклонился Азылыку.

— Откушай моего хлеба и сыра, выпей моего вина и не держи вину на слугу твоего, который невольно чуть не содеял великое зло против тебя! — вымолвил купец.

Они выпили душистого сладкого вина, съели по лепёшке и куску ароматного сыра. Азылык принял покаяние купца и заверил, что не держит на него обиды.

— Вот ведь как иногда бывает! — всё ещё вздыхал Саим. — Меня точно молния пронзила, когда я услышал от слуг это известие. В первое мгновение даже не поверил! Но когда этот ничтожный хетт подтвердил своё намерение, да ещё смел объявить, что вы, досточтимый Азылык, являетесь чуть ли не кровным врагом царя Суппилулиумы, чьё повеление он исполняет, тут уж я так возмутился, что готов был собственными руками задушить негодяя!

«Вот и надо было это сделать!» — проворчал про себя оракул.

— Что вы сказали? — точно не расслышав, переспросил Саим, прикладывая ладонь к уху.

— Нет-нет, ничего! Я тоже дорожу вашим дружеским расположением ко мне и рад, что вы прогнали этого недоумка! — давая, знак Сейбу, заулыбался купец.

Они снова пригубили чаши.

— А чем вы так досадили кровожадному вождю хеттов, что он жаждет вашей головы? — полюбопытствовал Саим.

— Тут какая-то жуткая ошибка, — сотворив невероятно удивлённое лицо, проговорил Азылык. — Я бы очень хотел побеседовать с вашим гостем и, думаю, всё бы прояснилось.

— Я тоже этому не поверил! — изумился купец. — Потому что давно знаю вас как добрейшего человека, который и мухи не обидит! Я верно говорю?

— Конечно! Как я могу стать кровным врагом могущественного государя, за спиной которого сильное войско? Несусветная глупость! — рассмеялся кассит.

— Действительно, как? — засмеялся Саим. — Вы с нашим дорогим и великим Илией — иудеи, а они — хетты! Где Палестина и где Хатти, я спрашиваю? Где?

— Да, где? — посуровел лицом оракул.

— Вот! Я сразу же понял, что этот Вартруум малость того! — прошептал купец и выразительно постучал по своей голове. — Больше того, он назвался купцом...

— Кто назвался? — не понял прорицатель, с трудом вникая в смысл речей гостя.

— Как это кто? Он, Вартруум!

— Вартруум купец? — поморщился Азылык.

— Да, торговец мукой, и приехал её закупать у нас! Я даже хотел тебя просить помочь ему!

— Помочь ему?! — неожиданно засмеялся кассит.

— А что тут такого? — не понял Саим.

— Вартруум приехал меня убить, а ты хотел ему помочь! — будучи не в силах прервать смех, выкрикнул оракул.

Купец несколько мгновений соображал и только потом тоже рассмеялся.

— Да, вот бы насмешил всех! Но я-то, я хорош! — вздохнул Саим. — Торговец приехал покупать у нас муку, но ни разу не спросил о ценах на неё! Разве не подозрительно?

— Даже очень подозрительно! — горячо поддержал гостя Азылык. — Верить такому человеку было нельзя!

— Правильно! — твёрдо сказал Саим.

У купца слёзы блеснули на глазах. Он снова стал ругать себя за непростительную доверчивость, ибо мог сразу же распознать ужасного негодяя. Азылык, схватив руку Саима, начал его утешать, рассказывать о доброй и щедрой душе купца, которая искупает многое. Сейбу слушал все эти разговоры с бесстрастным лицом, откликаясь лишь на знаки хозяина, который заставлял его наполнять постоянно пустующие чаши. Неизвестно, чем бы закончились эти сердечные излияния, но прибежал слуга купца, известивший, что к нему пожаловали торговые гости из Палестины.

— Вот опять! — гневно воскликнул оракул. — Где они?!

— Они у ворот стоят. Как гуси, гогоча на своём тарабарском языке, они увязались за мной, хоть я и велел им дождаться господина у нас во дворе, но они точно не в себе! — сердито ответил слуга.

— Сколько их?

— Да этих бродяг пятеро! — возмутился слуга. — И все они сказываются сыновьями некоего ханаанина Иафета из Палестины, а последний якобы привечал господина моего, — доложил слуга.

— Кто меня привечал? — на мгновение задремав и очнувшись, нахмурился Саим. — Это ещё что такое?! Я быстро разберусь с этими бродягами! Хватит меня обманывать!

Он стал было подниматься, но Азылык, тотчас отрезвев, снова усадил купца.

— Одного гостя мы уже проморгали, — насторожился оракул. — Других не упустим! Пусть старший из братьев зайдёт сюда!

— Пусть войдёт! — грозно потребовал Саим.

Слуга ушёл и через минуту привёл старшего — невысокого, с худым лицом, остроносого ханаанина. Голова и шея его были покрыты платком, а всё тело до пят завёрнуто в тонкую ярко-зелёную холстину. Рыжая курчавая бородка закрывала пол-лица, и у египтян, вообще не носивших бороды, она вызывала несомненный интерес. Пришедший был немолод. Глубокие морщины прорезали его тёмную загорелую кожу, и лишь светло-голубые глаза горели, как две звезды. Путник, увидев двух почтенных господ, сидящих за низеньким столом, уставленным чашами с вином, низко поклонился, потом сделал шаг по направлению к Саиму и отвесил ещё один поклон.

— Досточтимый Саим, господин наш, я сразу вас узнал, — заулыбался он. — Вы меня, верно, не помните, я был тогда юношей, когда вы к нам заезжали и угощали нас вашими вкусными лепёшками!

— Надо же, он помнит мои лепёшки! — обрадовался купец. — Все помнят мои лепёшки!

— Как тебя зовут? — пристально всмотревшись в иудея, спросил Азылык.

— Иуда, ваша милость, — чуть выпевая слова, ответил он.

— Ты знаешь наш язык?

— вместе со мной пас овец один египтянин, он бегал за ними и болтал без умолку. И я, проработав с ним несколько лет, выучил все его слова! — с победной улыбкой отвечал он.

— Откуда ты и зачем пришёл в Египет?

— Я и мои братья из земли Ханаанской, что в Палестине. Голодно ныне у нас. Прослышали мы, что в Египте, несмотря на засуху, много хлеба, взяли всё серебро, что имел наш отец Иафет, и пришли сюда, дабы поменять его на зерно или муку. Мой отец, господин и покровитель наш, вспомнил, что когда-то проездом в нашем доме останавливался досточтимый фиванский купец Саим, о чём и я хорошо помню, мой язык ещё хранит вкус его медовых лепёшек, и, уезжая, в благодарность за гостеприимство, оказанное ему нашим батюшкой, он всем сердцем возжелал видеть любого из нас под своим кровом, ежели мы вдруг окажемся в Фивах. И такая оказия случилась, мы здесь. — Иуда изящно взмахнул рукой и снова поклонился.

— Он помнит вкус моих медовых лепёшек! — загорелся купец.

Оракул бросил на Саима строгий взгляд, умеряя его восторженный пыл. Тот было хотел уже подтвердить своё знакомство с Иудой и его отцом, но, столкнувшись с суровым ликом оракула, погрустнел, наморщил лоб, как бы с трудом припоминая давнюю историю, судорожно хлебнул из винной чаши, поперхнулся и долго не мог откашляться.

— Да, мне пришлось много поездить! В каких только дырах я не останавливался, с кем только не встречался во время пути, — вздыхая, загундосил купец. — Исаак, Авраам, Иаков, Израиль, Исмаил, сотни имён, застолий, вкусная еда, — он похлопал себя по животу. — Меня все встречали гостеприимно, потому что я всегда платил за угощение, дарил подарки и никому ни в чём не отказывал! И я всегда возил с собой медовые лепёшки, это точно! Но так сразу припомнить, что я останавливался в вашем доме? — он выпятил вперёд толстые губы. — Это очень трудно!

Саим икнул и снова схватился за чашу с вином.

— Но, досточтимый господин мой Саим, я сам хорошо помню ваш приезд и ваши весёлые рассказы о Фивах, о грубом нраве фараона Аменхетепа Третьего, ваши необычные шутки, над которыми и я тайком смеялся, хоть меня и моих младших братьев ещё не допускали к столу. Тогда шёл сезон дождей, и мы дали вам прочные овечьи шкуры, чтобы вы не промокли в дороге! Я всё помню! — воскликнул Иуда.