Нефертити

— Нет, мы тоже будем рады породниться с царём Касситской Вавилонии и ещё обсудим этот вопрос, — заверил Мараду Аменхетеп.

В это мгновение и заглянул слуга, кивком головы давая понять наследнику, что появилась Нефертити. Царевич заёрзал на месте, в то время, как старый хозяин дворца пригласил гостей к обеденному столу, где они и продолжат начатый разговор. А это означало, что переговоры затянутся ещё часа на четыре. И отца оставлять наедине с касситскими послами не хотелось. Они быстро его уломают, и он за несколько винных бочек и дюжину наложниц продаст секреты стеклоделия, а заодно и согласится на его свадьбу с касситской царевной.

— Я отлучусь на полчаса, ваша милость, — подойдя к отцу, проговорил царевич.

Фараон нахмурился, скорчил недовольную гримасу. В последнее время на отца всё чаще нападали яростные вспышки гнева, и тогда убеждать или спорить с ним было бесполезно. В такие мгновения он становился неуправляем.

— У меня что-то с животом…

— Подойди к нашему лекарю, он приготовит тебе отвар, и тотчас возвращайся, — ответил властитель.

— Хорошо.

Царевич бросился к бассейну и снова остановился как вкопанный, ещё издали увидев, как легко, словно рыбка, скользит в воде гибкое тело принцессы. Он мог простоять так весь день, наслаждаясь этим сказочным зрелищем, но времени у него не было. Через полчаса или даже раньше отец обеспокоится его отсутствием и прикажет слугам найти сына. А злить его не стоит. При всей кажущейся внешней безобидности он был законченным тираном, а то, что разрешил наследнику управлять царством как бы наравне с ним, ещё ничего не означало. Такую он придумал новую игру, которая ему пока нравилась. Фараон предоставлял царевичу свободу выбора и почти всех решений, одобрял их, но в последний момент обязательно всё переиначивал, объясняя потом, почему он так поступил. Объяснения наследника не устраивали, но Аменхетеп Четвёртый, как юный правитель уже официально именовался, отцу не перечил, кусая губы, и с трудом унимал злость, ибо видел, что решения принимаются, чтобы только позлить, унизить его да побольнее щёлкнуть по носу. Такие вот странные, при всей внешней благости, складывались отношения между ними, и он должен был изо всех сил держаться, не надерзить отцу, выказать свои способности к управлению огромной державой, словно не он единственный наследник, и трон может перейти к кому-то другому. К кому?

Он стоял наверху лестницы, спускавшейся вниз, к бассейну, раздумывая обо всех этих дурацких переговорах с касситами и злясь на себя. Зря он сказал послам, что им невыгодно продавать секреты стеклоделия. Отец всё сделает наперекор. Он болен, ему уже всё равно, а царевичу потом кусать локти. Они многое потеряют. Разве китайцы продали кому-то способ изготовления своего фарфора или шёлка? Взамен же этих чашечек, блюдец и тканей — повозки с зерном, медь, бронза, мирра и ладан. То же самое — за их стекло. А теперь всё потеряно. Да ещё отец будет поучать его, как мудро он поступил, приобретя за тайну стекла дружбу мужественных касситов и несколько тысяч непробиваемых чешуйчатых панцирей для воинов и лошадей. Зачем им только эти панцири?

Нефертити, сделав несколько кругов, стремительно подплыла к краю бассейна, легко выпрыгнула из воды, утёрла тонкими ладошками лицо, закуталась в простыню: проточная вода показалась ей сегодня прохладной. Она подняла голову и увидела наследника. Принцесса тотчас переменилась в лице, вспыхнула огнём, застыв на месте. Юный правитель быстро спустился к ней.

— Я рад, что ты приняла моё приглашение, — улыбаясь, проговорил он.

— Я тоже... — она поклонилась.

— Не надо мне кланяться, я хочу, чтобы между нами случились другие отношения!

— Другие? Какие другие? — снова зарумянившись, встрепенулась она.

— Какие бывают меж равными людьми... — царевич даже хотел сказать «влюблёнными друг в друга», но запнулся: она так смотрела на него, что он не смог выговорить эти слова.

— Я постараюсь, но... — принцесса смутилась.

— Я бы хотел видеть тебя каждый день.

— Зачем?

— Не знаю, — царевич не мог долго смотреть ей в глаза, их яркий блеск его завораживал.

— Я должна теперь каждый день приходить во дворец? — не поняла Нефертити.

— Зачем? — удивился наследник.

— Но вы же сами только что сказали — хотите меня видеть... — не поняла она.

— Да, я хочу, но это не обязанность... — он попытался найти нужные слова, но не смог. — Это не обязанность, а та сила, что рождается в сердце и против которой нельзя устоять. Её называют ещё любовь. Ты слышала о ней?

— Конечно, — её щёки запылали огнём. Она прижала к ним ладошки, но они всё равно горели.

— Когда я долго тебя не вижу, у меня почему-то начинает кружиться голова, — помолчав, признался он. — Мне иногда хочется самому прийти к тебе.

— Приходите, мы будем рады, — снова поклонившись, проговорила она.

— Я обязательно приду, но лучше ты приходи. Тебе же нравится плавать?

Она кивнула.

— Я должен идти, — он оглянулся, точно слуги поджидали его за спиной. — У нас с отцом переговоры, послы из Касситской Вавилонии приехали.

— Они злые?

— Да нет, настырные только. Всё просят, просят, всё им надо. А ещё предлагают мне в жёны свою царевну, да так настаивают, словно мы не имеем права отказать им! — рассердился царевич. — Даже здесь хотят что-то для себя выторговать!

— Вас хотят женить? — она вдруг замерла от этих слов, растерянно взглянув на него.

— Вот именно! — насмешливо фыркнул он.

Но принцесса даже не улыбнулась. Ей вдруг захотелось уйти и больше во дворце не появляться.

— Я всё равно бы не принял их предложение, — твёрдо добавил царевич. — Мне ни к чему родниться с царём касситов!

Ей вдруг захотелось спросить: с кем бы он готов был породниться, но такие вопросы правителям не задавали.

— Я чувствую, что задерживаю вас...

— Ничего, они подождут, — он нахмурился, глядя в сторону. — Каждый раз я хочу сказать вам... тебе что-то важное и не могу. Язык деревенеет. Смешно?

— Нет.

— Почему?

— Значит, боги не хотят, чтобы вы открывали мне свою тайну.

— Это не тайна, — он взглянул на неё, и у Нефертити на мгновение даже перехватило дыхание.

— А что же?

— Это... — щёки царевича порозовели. — Я не знаю, как это объяснить, но ты мне очень нравишься. Я только и думаю о тебе...

Наверху у лестницы появился слуга. Принцесса взглянула на него, обернулся и Аменхетеп.

— Я иду, ступай! — раздражённо выкрикнул он.

Слуга поклонился и ушёл. Юный властитель шумно вздохнул, нервно развёл руками.

— Я должен идти, но хотел бы тебя снова увидеть, — последние слова дались ему нелегко.

— Хорошо, я приду завтра, и мы сможем опять здесь встретиться, — весело проговорила она, — если, конечно, вы за это время не женитесь на касситской царевне.

— А вот этого уж мы не допустим! — уверенно ответил он.

Когда царевич вошёл в обеденный зал, хозяин и гости с великим старанием расправлялись с горкой запечённых в глине жирных голубей, позабыв обо всех других посольских интересах. Лишь хруст косточек, сопение и сладкое причмокивание. Наследнику же есть не хотелось. Наконец старый фараон отодвинул от себя серебряное блюдо, вытер полотенцем жирные губы, омыл руки в большой чаше с водой и пристально, тяжёлым, давящим взором посмотрел на сына. Властитель был уже пьян, и ничего хорошего это не предвещало. Держать себя он ещё мог, но в такие мгновения становился злым и нетерпимым.

— А мы тут всё же решили будущий наш свадебный сговор на папирусе записать, — торжественно объявил правитель, прикладываясь к чаше с вином. — Уж очень просят о том уважаемые гости и хотят своему повелителю радость доставить! Я нашим писцам поручение дал, они такую брачную грамоту готовят...

Посол из Вавилонии прервал еду, заулыбался, закивал головой, радостно глядя на царевича.

— Но я же сказал, что погодить хочу, незачем пока торопиться! — напрягся наследник.