Нефертити

Шуад громко храпел, запрокинув назад голову. Он и отсылал юного правителя в бассейн лишь для того, чтобы вырвать передышку для краткого сна. Не став будить жреца, юный фараон вызвал писца и продиктовал ему уважительное послание к Нефертити, в котором благодарил её за присутствие на обеде и ту радость, какую она всем доставила своим появлением.

— Я подумал также о том, что вам нравится плавать, и хочу напомнить, что мой бассейн в любой миг в вашем распоряжении. Вы можете приходить и плавать там сколько захотите. Я также тешу себя надеждой ещё раз увидеть вас и иметь удовольствие говорить с вами... — царевич выдержал паузу, пробегая глазами вычерченные иероглифы. — Замените «вас» на «Летящую Красоту», а слово «говорить» на «общаться», — приказал он и повторил последнюю фразу: — «Я также тешу себя надеждой ещё раз увидеть Летящую Красоту и иметь удовольствие общаться с вами».

Глагол «общаться» по начертанию египетских иероглифов имел ещё один смысл: «проникать, погружаться», и последняя фраза, вследствие этого, приобретала сокровенный, интимный оттенок, и принцесса обязательно его почувствует. Писарь заменил оба слова, старательно переписал послание, и царевич, одобрив его, поставил свою подпись.

«Теперь она поймёт, что я не только не держу на неё обиду, — со спокойным сердцем подумал он, — но и очень хочу увидеться».

10

Суппилулиума, пригласив к себе Вартруума и лёжа на жёсткой деревянной скамье с изголовьем в виде львиной головы, долго рассматривал вошедшего. Худенький, невысокого роста, больше похожий на подростка с детскими острыми глазками, полуоткрытым, чуть перекошенным ртом и узким, заострённым подбородком, волхв не производил впечатления мудрого и сильного оракула, способного одолеть хитроумного Азылыка. Впалая грудь и тонкие руки с длинными пальцами довершали картину того уныния, которое закономерно могло сложиться у человека, хорошо знающего цену боевого поединка и с первого взгляда готового предсказать исход.

«Зачем они его сталкивают в пропасть? — усмехнулся про себя правитель. — Ведь не дети же! И Озри мне всегда казался независтливым и рассудительным».

Молчание затягивалось. Молодой прорицатель, впервые видевший так близко самодержца, его тёмное, усыпанное гнойничками лицо, настолько оробел от мрачного вида правителя, что, не выдержав, неожиданно заговорил сам:

— Я благодарен моим товарищам за то, что они выбрали именно меня, когда пришла пора уничтожить мерзкого кассита! Вот уж кому я никогда не доверял! Он это знал и побаивался даже оставаться со мной наедине! — волхв взглянул на Озри, стоявшего чуть в стороне, словно тот мог это подтвердить, но старейшина прорицателей даже не шелохнулся. — Правда-правда! Когда мы с ним оставались вдвоём, он спрашивал у меня: а почему это мы вдвоём, где остальные? Мы, хетты, в отличие от финикийцев, иудеев и ливийцев, никогда не боялись сражений, ибо всегда равнялись на нашего великого вождя Суппилулиуму!

Правитель выслушал похвалу с хмурым видом и продолжал молчать. Его состояние за последнюю неделю не улучшилось, но и не ухудшилось. Чувствовал он себя неплохо, хорошо ел, вставал с постели и полчаса неторопливо бродил по большому гулкому дворцу, но прогулка давалась ему с трудом. Он уставал и, возвратившись к себе, ложился отдохнуть. Военачальников он пока к себе не вызывал, смотр ратной выучки новобранцев не назначал. Он точно сам осознавал, что думать о египетском походе пока преждевременно, однако ратников по домам не распускал, и все ждали непонятно чего. Возможно, властитель надеялся на чудо, верил, что в одно прекрасное утро к нему вернутся силы и он вырвется из колдовского плена.

— И как ты хочешь схватить старого оракула? — прервав молчание, спросил Суппилулиума.

— Мне потребуется несколько ловких слуг и немного серебра, чтоб кое-кого подкупить в Египте и найти этого несчастного. Он, как мышь, забился в щель и дрожит от страха. Да и силёнки у этого козлоногого уже не те, — продолжал бодро вещать Вартруум. — Я его по запаху найду! От кассита всегда жутко воняло потным жеребцом! — он громко рассмеялся, но, натолкнувшись на сердитый взгляд повелителя, умолк и принял серьёзный вид. — В нашем деле, как в ратном сражении, требуются храбрость и отвага. Это главное.

— А ум у тебя есть? — неожиданно поинтересовался Суппилулиума, и этот вопрос поставил волхва в тупик.

— Ум нужен, но не всегда, — помедлив, ответил прорицатель. — У Азылыка его никогда не было.

Правитель посмотрел на Озри, не понимая, что может сделать этот хвастун. Финикиец, перехватив недовольный взгляд, тотчас ожил, бросил неодобрительный взгляд на молодого оракула. Ещё ведя его к государю, он просил лишний раз рта не раскрывать, а если властитель что-нибудь спросит, то отвечать чётко, бодро, двумя-тремя словами, а главное, выказать уверенность в победе. Но волхв понёс полную околесицу.

— Вартруум действительно способен различать самые тонкие запахи, — поморщившись, сказал Озри. — А у кассита и в самом деле был особый запах, и мы надеемся, что, имея отважное сердце, наш молодой друг справится с трудной задачей.

— А у меня какой запах? — спросил вождь хеттов.

— Мышиного помёта, — не моргнув, ответил волхв.

У Озри вытянулось лицо и тревожно заныла шея. Он пожалел, что притащил этого недоумка, перед которым пришлось унижаться, восстановить в звании волхва, а уж потом возложить на него почётную миссию по спасению правителя. Конечная цель заключалась в том, чтобы избавиться от Вартруума навсегда. Но Суппилулиума может принять этот выбор как насмешку над собой и повесить их обоих. У самого Озри нос был заложен, и он ничего не чувствовал. Но как бы ни было на самом деле, говорить этого не стоило. Озри ожидал от властителя яростной вспышки гнева, но государь воспринял ответ прорицателя на редкость невозмутимо. Разгадка такого спокойствия крылась в том, что ассирийский лекарь из Аррапха, прибывший неделю назад по приглашению местных знахарей, в свои снадобья действительно добавлял помёт мышей и даже предупреждал, что какое-то время повелитель будет ощущать его запах, но потом всё само пройдёт. Лечение самодержца, составы снадобий и настоев, которые он принимал, держались в строжайшей тайне. И то, что волхв мгновенно всё разгадал, заставило вождя хеттов зауважать его.

— Забавно, — смутившись, проворчал он. — Чем же тогда пахнут мыши?

— Это неудачная шутка, ваша милость, — пробормотал Озри.

— Да нет, как раз удачная, — усмехнулся Суппилулиума и, поднявшись, присел на скамье. — Что ж, пусть попробует схватить Азылыка, я не против. Но если ты не одолеешь его и попробуешь вернуться ни с чем, я повешу тебя. Если ты, не найдя кассита, решишь, что больше не мой подданный и останешься жить в Египте или ещё где-нибудь, я найду и перережу тебе горло. У тебя теперь есть только один выход, чтобы остаться в живых и получить к тому же большую награду: найти мерзкого прорицателя и привезти мне его голову! Ты всё понял, Вартруум?! — два раскалённых зрачка властителя, подобно огненным уголькам, впились и обожгли волхва.

— Да, ваша милость, — прошептал волхв.

— Да поможет тебе Тешуб! Ступай!

Оба оракула поклонились и направились к двери. Но на пороге хетт неожиданно остановился.

— А можно спросить, ваша милость, какую награду я получу? — поинтересовался волхв.

— Ты надеешься её получить? — усмехнулся повелитель.

— Конечно!

— Ты станешь старейшиной всех волхвов и оракулов в Хатти и самым богатым человеком.

Лицо Озри вытянулось от неожиданного известия. Вартруум же просиял от радости.

— Тогда я потороплюсь со своим возвращением! — улыбаясь, воскликнул он и снисходительно похлопал по плечу старого финикийца, как бы утешая его.

Принцесса появилась через два дня. Царевич приказал слуге следить за бассейном и как только она появится, срочно известить его, где бы он ни находился и как бы ни был занят. Желанная весть пришла совсем не вовремя: юный фараон вместе с отцом вёл неторопливую беседу с послами из Касситской Вавилонии.