Учительница

  Боже.

  Странное, незнакомое чувство подымалось во мне громадной волной, смывая, гася все доводы рассудка.

  Когда-то я боялась Дэйва Хоука. Потом ненавидела. Потом жалела. Теперь я так же отчаянно хотела защитить его - защитить от всего мира, который жестоко ломал его... защитить его от него же самого.

  Я молча обхватила Дэйва за плечи и прижалась так тесно, как только могла. Его сердце бешено заколотилось у моей груди, встрёпанные жёсткие вихры защекотали висок и щёку. Он попытался притянуть меня ещё ближе, но мешал руль, и он свирепым шёпотом выругался, а я всхлипнула и засмеялась.

  Тогда он просто выдернул ключ зажигания и распахнул дверцу. Молча обошёл машину, снял меня с сиденья, подхватил и понёс.

  Жмурясь до боли, я чувствовала жар его груди сквозь рубаху, мне не хватало воздуха, всё плыло и качалось в темноте, и я могла только цепляться за него изо всех сил. Он осторожно опустил меня на траву, по-прежнему не разжимая рук. Всем телом я ощущала его горячее крепкое тело, голова кружилась со звоном.

  - Не бойся... - его губы шевельнулись у меня в волосах. - Не бойся...

  Его руки расстёгивали на мне платье и трогали меня неумело и жадно, пока я не обхватила его за шею и не развела колени в безмолвном, бесстыдном призыве.

  "Виньян тапика", пропади оно всё пропадом!

  Я задыхалась в его объятиях, чувствуя на губах привкус соли и меди, дрожа, почти плача. Приподняла бёдра - сливаясь с ним, вбирая его в себя.

  Под моими плотно сомкнутыми веками металось пламя - алое, солнечное. Земля вздрагивала подо мной в такт неистовым толчкам его тела, и я раскинула руки, цепляясь теперь уже за эту землю, хватая в пригоршни колкую траву. Когда у нас над головами ударил гулкий раскат грома, я не испугалась, а засмеялась, ликуя - так и должно было быть.

  Ночь взорвалась, я оглохла от своих и его стонов, от громовых ударов, от шума дождя. Мы продолжали неистово двигаться, голые и мокрые, переплетясь телами; вода хлестала Дэйва по спине, он вскрикивал и смеялся мне в губы, а я изо всех сил стискивала его бока коленями, а руками - плечи, и мои слёзы смывал дождь.

  Когда всё закончилось, я наконец посмотрела ему в глаза, тёплые, будто промытые до самого дна, а он подложил мне руку под голову и чуть приподнялся, но не отстранился.

  - Вакиньян Танка, - хрипло вымолвил он. - Это Птица Грома. Птица Грома свела нас, учительница.

  Мы кое-как подобрали мокрую одежду и с трудом натянули, беспрерывно смеясь и целуясь. Гроза прекратилась так же внезапно, как налетела.

  Не спрашивая, Дэйв повел "бьюик" по дороге к дому Рейнбердов. Я молча глядела на него.

  "Птица Грома свела нас".

  Помоги мне, Вакиньян Танка.

  Помоги ему.

  - Мешаешь, - негромко произнёс он, глянул искоса и, на миг оторвав ладонь от руля, жадно сжал моё колено.

  Сердце у меня опять подскочило.

  - Не доедем. - Он улыбался одними глазами.

  Но мы доехали.

  Перед домом я лихорадочно попыталась привести себя в порядок, одёргивая сырую измятую одежду, расчёсывая пальцами спутанные волосы... безуспешно, конечно же.

  Дэйв распахнул дверь.

  - Мать твою! - вырвалось у него.

  Люк Стоун восседал на табурете у печки, самозабвенно размешивая что-то в большой зелёной миске.

  - Чокнуться можно, вас дожидаясь. - Он поднял ложку, облизнул её, прищурился. - А ты ничего так смотришься, детка!

  Сообразив, к кому это относится, я вышла из столбняка и в панике ринулась к себе в комнату.

  - Да я серьёзно! - крикнул он вслед и захохотал, стервец.

  Сбросив одежду прямо на пол, я встала босыми ногами в тёплую полосу света, падавшую из окна, медленно провела ладонями по занывшей от этого прикосновения, набухшей груди, по бёдрам. В зеркале блеснули огромные чужие глаза, обведённые чёрной тенью, яркий чужой рот. Я? Это я?.. Проглотив слюну, я облизала потрескавшиеся губы - больно, сладко...