Страница 90 из 107
придёт вода
в ладошки бить по щекам - соль на мозоль
по пояс плыть по снегам - да разве жаль
придёт вода
Дверь заскрипела - и, не веря глазам, она разглядела невысокого коренастого парня лет семнадцати в камуфляжной куртке нараспашку и узнала его. Корявый, неровный шрам стягивал его правую щёку. Это он пару часов, - вечность, - назад разрезал колючую веревку на её онемевших, стянутых за спиной руках и последним исчез за дверью сараюшки, когда она торопливо сорвала с головы вонючий мешок.
Он молча оглядел её и, деловито присев у стены, пощёлкал зажигалкой над сложенным там в кучу хворостом.
- Ты зачем вернулся? - вызывающе спросила она дрогнувшим голосом. - ДIавала кхузар! Вали отсюда!
- Это моя кошара, - наконец угрюмо откликнулся тот. - И это я придумал тебя украсть.
Задохнувшись, она выпалила весь свой ненормативный словарный запас с несказанным наслаждением.
Он ничего не ответил, только вскинул упрямый угольный взгляд, и тут её снова скрутило.
- Да убирайся же ты к... к чёрту! - взмолилась она, отдышавшись.
- Я снаружи буду, - пробурчал тот, вставая. - Ты это... - он запнулся, - если что, это мои овцы...
- Я их что, красть собираюсь?!
- Они у меня сто раз котились, и ничего... ты ничем не хуже... ну чего ты вытаращилась? Чего ржёшь?
Она только замахала руками и еле выдавила:
- Ов... овцы не ржу-ут... ржут ко-они... ох... ох, да иди же ты...
Снова скрипнула дверь сараюшки.
- Погоди... - выдохнула она. - Тебя как зовут?
Помедлив, тот нехотя отозвался, глянув на неё через плечо:
- Иса.
придёт вода
не сохнет сено в моей рыжей башке
не дохнет тело в моем драном мешке
не сохнет сено в моей рыжей башке
не вспыхнет поле на другом бережке
придёт вода
А потом боль навалилась так, что стало не вздохнуть. Она грызла губы и пальцы, чтобы не кричать, помня о пацане за дверью. Он сам окликнул её:
- Эй! Идут... сюда...
И первой в дверь, задыхаясь, влетела Зара.
* * *
25.10.04
Вот и всё, сан хьомениг (моя дорогая). Я родила детей. Двоих. Мальчика и девочку. И я хочу, чтобы их назвали Иса и Зара. И я всё время хватаю то его, то её, а они спят, они просто спят. Бедные наши дети, им досталась сумасшедшая мамашка...
Но это ты и без меня знаешь.
А я теперь знаю, что такое быть матерью.
Это такая боль и такое счастье...
Фельдшерица в больничке накачала меня какими-то лекарствами, но они абсолютно не действуют... хотя, наверно, это из-за них я несу всякую чушь...
Завтра приедет Ахмад и останется наконец со мной. С нами.
Завтра приедет Бек, и я отдам ему это письмо, чтобы он его отправил.
И теперь мне долго, очень долго будет не до писем...
* * *
- Хнычет... Проснулся...
- Я сам подойду...
- Неси его сюда... Есть захотел...
- Как ты их отличаешь... по голосу-то?
- Что ты, да они же совсем разные! Ты чего улыбаешься?
- Я с Исой поговорил... В лесу он, значит, тебя нашёл, да?
- Угу. Почти что. Сан диканиг, он меня спас...
- Если б не это, я б ему голову оторвал! Зарка рвёт и мечет...
- Это она умеет... Ахмад...
- Ну что ты?
- Ты не уедешь больше никуда? Ты нас не оставишь? Я боюсь...
- Конечно, нет... Ишт ма алахь (не говори так, пожалуйста). Вы для меня - всё. Ты спи, спи, сан са... я его сам унесу... надо будет, встану... чего ты?
- Песчаный карьер? Я! Стройка? Я! Мясокомбинат? Я!.. Да тихо ты... ну что ты хохочешь... разбудишь ведь опять...
* * *
"Героический и робкий, мудрый и легкомысленный, великий и малый, расчетливый и наивный, святой и грешный, хмурый и веселый, народ мой, я плачу под грохотом бомб - плачу от обиды не на свою - на твою судьбу. Да поможет тебе в этот час тот, о ком ты всегда много говорил, но кого мало имел в душе. Хвала ему, творцу миров! Пусть не смотрит он на наши грехи, а зрит наше горе, слёзы наших детей, плач их матерей!"