Страница 7 из 107
- Я тоже в библиотеке работала... - осторожно сказала она, покосившись на хмурого Артура.
- Моя бабушка сорок лет была заведующей! - гордо отрезал Сашка. - Её весь район знал! У нас был подъезд первый, квартира первая, все знали, где она живёт! Когда бомбить начали, она почти все книжки домой перетаскала, в подвал, и люди ходили к нам, книжки брали! А потом... - Он запнулся.
- А мама, отец? - не выдержала она.
- Папа преподавал... в институте... - неохотно проговорил Сашка. - Его однажды... между первой и второй... увели. За выкуп. Так он и пропал. Мама поехала его искать... и тоже пропала. А книги сгорели, когда вторая война началась. Вместе с домом. А бабушка... просто умерла... А потом Майрбек Хизирович меня взял в интернат, он бабушку тоже давно знал! - пытаясь улыбнуться, торопливо закончил он. - Это весной было. Тогда и Артур, и Гелыч сюда пришли, он их тоже взял...
- А... - она повернулась к Артуру, наткнулась на острый предупреждающий взгляд исподлобья и проглотила вопрос.
- Пошли, что ли? - проронил тот.
Вздохнув, она поднялась.
...Гелани с Беком, конечно же, в интернате не было.
* * *
"Когда первая война закончилась, в 1996 году, русские должны были вернуться. Потому что остался Грозный, осталась цивилизация, остался их оплот империи в Грозном. Грозный, как и любой город, был гнездом разврата и растления, смешения и ассимиляции, он нес нам гнилое дыхание цивилизации... Сегодня Грозный разрушен. И если нет Грозного - нет оплота империи. В 1996-м Иван ушел с чеченской земли, но оставался оплот его империи - Грозный. А теперь есть Иван, нет Грозного.
Иван все равно уйдет. Ему уже делать там нечего. Главный момент - Грозный разрушен. ИншаАллах. Это милость Всевышнего".
(Хож-Ахмед НУХАЕВ)
* * *
- Вежарий (братья), идите-ка сюда, поговорить надо. Давайте, давайте... Бек, ты не оглох, случайно?
- Да ну чё ты пристала, спать охота...
- Конечно, уморились на рынке карманы проверять?
- Чего ещё?!
на пять замков запирай вороного
выкраду вместе с замками
- Не ори. Если вас убьют, мы с малышами с кем останемся?
- Прям, убьют... Не убили же пока... И потом, мы же по очереди ходим...
- Ага, утешил... Сегодня ваша очередь была, да? Пока Сашка с Артуром меня пасли!
- А чего ещё делать-то?!
- А вот завтра увидишь, чего...
* * *
- ...Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью,
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Пошёл солдат в глубоком горе
На перекрёсток двух дорог,
Нашёл солдат в широком поле
Травой заросший бугорок...
Она чувствовала, как кровь отливает от лица, когда глядела в глаза стоящих вокруг неё людей, - которые сидели возле этого казённого дома днём и ночью, - но петь не перестала.
Не могла.
Потому что пела уже не только для своих детей, - под табличкой "Просим помочь детскому интернату", - но и для этих людей, которые сутками ждали здесь: помощи, спасения, любых известий.
- ...Стоит солдат, и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат - встречай, Прасковья,
Героя-мужа своего...
Неслышно подошедший милиционер из местных крепко взял её за локоть.
- Пускай поёт! - крикнули из толпы.
- Нигде не написано, что здесь запрещено петь, - тихо сказала она, высвобождаясь.
Помедлив, тот отошёл.
- ...Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только тёплый летний ветер
Траву могильную качал...
Хлопнула дверца подъехавшей машины. Телевизионщики.
Встряхнув головой, она пошла по кругу с бейсболкой Бека в руках.
- Талгатовна, домой пойдём, а? - безнадёжно сказал Бек, наверное, в сотый раз.
когда я ем борщ, для меня все умерли
Она покачала головой. Бейсболка была полна.
но поёшь ты чуть тише, чем Монсеррат Кабалье