Страница 212 из 242
Таким образом прошла неделя. В середине которой я плюнул на всё и затребовал от Люцины, раз уж она ночи у одра моего проводит, себе измыслить клеёнку какую. И в итоге дрыхла она со мной на одном ложе, что, признаться, меня скорее раздражало. Впрочем, первое время, а потом я привык и плюнул. Да и прямо скажем, оказалась Люцина моим планам полезна: исправно, с первого дня, поставляя мне литературу академическую. Впрочем, на «разбор полётов» я в текущем положении не решился.
Через неделю заявился к нам терапефт, Велимир Силантьевич который. Обследовал меня, а на мои подпрыгивания и копошения задумался. Дело в том, что с литературой ознакомившись, я отметил не самые приятные последствия для требухи (да и для мышц, но там попроще), последствия отсутствия нервной активности. Некритичные, да и лекарствами мной потребляемыми смягчаемые. Но, извиняюсь, на кой болт мне ещё неделю последствия выправлять, когда можно их вовсе не иметь?
Этот вопрос на лечилу я и вывалил, на что последний умом пораскинул, скептично на меня уставился и выдал:
— А справитесь, Ормонд Володимирович? Всёж воздействие терапевтическое. Не сказать, что бы сложное, но и умения требующее. А неделя реабилитации — ерунда, почему я вас домой и отпустил. Эмоции положительные в исцелении дело не последнее, — выдал эскулап.
— Учился я, Велимир Силантьевич. А неделя тоже срок, ежели можно не тратить — так на кой тратить? — отвествовал я. — Могу продемонстрировать.
— Попробуйте, — скептически выдал терепафт, подобравшись, дабы мою жизнь ценную от моего же рукосуйства спасать.
Но не пришлось — суть эфирного воздействия была в этаком «эфирном массаже» требухи, тонус её поддерживающем. С чем я вполне справился, заодно, раз уж оказия подвернулась, клеточное воздействие произвёл, на мышцы внешние. На последнее лечила прищурился, с пристрастием меня проверил, но добро на «раз в три дня» дал.
В общем, провалялся я бревном по итогам три седмицы. За время это Эфихос с Ладой сочетались, да ко мне, болезному, заехали. Были поздравлены, самокатом, Милой купленным, одарены и вдаль посланы, с пожеланиями благостей всяческих.
А после двух десятков дней ко мне вернулась чувствительность. И ещё седмицу я восстанавливался: всё же травма была, да и последствия, в виде нарушений движений нарисовались. Так что пришлось в палестре выправлять, в компании моей овечки. Ну и ей мое вынужденное отсутствие заглаживать, не без этого.
При всём при том, вышло так, что Люцина у нас натуральным образом поселилась. Тихой сапой проникла, констатировал я. И вот опять, бес знает что делать. Послать? Ну так реальное свинство выйдет, девчонка, при всех прочих равных, если жилы не рвала, но выкладывалась и помогла немало. Мила бы себя без неё точно загнала бы себя до истощений физических и нервических, факт.
И вообще, что изменилось-то, рассуждал я за «завтраком втроём». Ну место есть, с Милой романы Сафо почитывает, так и ладно. Место есть, не стесняет. Ну а меня, в принципе, как и ранее всё устраивает. Ежели её что-нибудь ещё надо, то пусть сама инициативу проявляет.
Вышел на службу, где меня чуть не с ходу вызвали к Даросилу Карловичу. Где мою персону ожидали две новости: первое, Глава Управы полюбопытствовал, стремлюсь ли я к гражданству. На что моя персона дала ответ положительный, да и была уведомлена, что в таком разе документ в гражданскую комиссию будет направлен сим днём. Ну и славно, заключил я, внутренне довольный.
Правда, меня несколько смутила вторая новость: Карлыч выдал мне такой расклад. За убиение разбойников, спасение жителя Полиса, ну и прочее подобное… в общем, по результатам моих душегубских деяний, аж три Полиса посчитали возможным меня наградить.
— Вообще-то, я жизнь свою спасал, Даросил Карлович, — честно ответил я.
— Известно и понятно сие, — кивнул он. — И, коль не факторы дополнительные, ждала бы вас премия заслуженная, не более. Однако в бою вы в первую голову заботу о спутнике проявили, не растерялись и истребили злодеев сами, невзирая на ранение. В итоге медаль вами выходит заслужена, правда одна, — подмигнул он. — Как раз по совокупу деяний, и от Вильно.
Ну, не лишняя будет, логично рассудил я, когда мне на пинджак цепляли медаль «Пулемёт Максим» с гаковницей скорострельной на золоте изображённой. Княжич небось поведал, прикинул я.
— Да, Ормонд Володимирович, — с некоторым ехидством выдал глава. — Раз у вас с гаковницей столь теплая дружба, что именем вы её нарекли, получите её как часть премии. После утверждения гражданства, — уточнил он.
Думал я отказаться, а потом мысленно плюнул. Пусть будет, да и как память неплохо. Да и на рожу Серонеба я полюбуюсь, мысленно хмыкнул я, когда он мне мою прелесть отдавать будет. И Леший оказался в посольстве, что всучение всего у Главы Управы объяснило. Поблагодарил я Даросила Карловича да и покинул кабинет начальский.
И оказался перед диллемой, в смысле, а делать-то мне что? Ну, положим, позанимался с часок санскритом, а более и не выйдет, у Лукамира Поганыча и без меня учеников тьма. И у Афродиты чуть не очередь страждущих.
В библиотеке полистал всякое, и направился на обед. И на обеде довольно ностальгически разглядывал коллег: всё же, невзирая ни на что, настроение было несколько чемоданным. А ближе к вечеру объявилось его злонравие, на морду мою, к нему всунутую полюбовалось, очи закатило, да и запустило.
— Раз уж вы, Ормонд Володимирович, не хворый, выскажу я вам, всё что думаю. Надоели вы мне, хуже горькой редьки, — признался Леший. — Назвать вас дурным служащим не могу, но в подчиненных видеть не желаю. Терапефтическое воздействие вы своё на меня оказали с преизбытком, психолог грозит что как бы от него лечится мне не надо было. В общем, вы в Академию хотели, вот туда вас и сплавлю.
— Ну, положим, Добромир Аполлонович, я тоже не в восторге, — не стал уточнять я от чего, но Леший явно понял. — Мне преемника наставлять?