Страница 12 из 14
***
У меня нет иллюзий. Я их выпил, выкурил и вытрахал (извините). Я сижу за столиком на улице перед витриной супермаркета (это недалеко от отеля, как выйдешь – налево и еще раз налево по диагонали пройти пару кварталов). Я только что съел три порции суши и теперь пью кофе. После ужина с американцами даже штампованные суши кажутся мне королевской едой. Чем хорош этот супермаркет, так только тем, что здесь всегда можно приобрести дешевую жрачку в пластиковых контейнерах, горячий кофе, и при этом не требуется высчитывать чаевые для кассира. Они тут помешаны на чаевых. Шагу ступить нельзя, чтобы не дать чаевых. Лучше бы цены подняли, чем каждый раз считать, сколько я должен им всем добавить.
Надеюсь, я вас не сильно напугал своими откровениями, и вы все еще со мной. Больше так не буду. Обещаю. И еще раз повторю – у меня нет иллюзий. Напротив меня странный белый мужик в шортах и простенькой рубашке держит плакат с газетой и повторяет «сенькью» всем проходящим мимо. Кто-то сует ему мелочь, большинство старается не замечать. Наверно, какой-нибудь сумасшедший из мелкой ассоциации ветеранов никому не известного локального конфликта. Похоже на то. На развороте газеты огромная статья, а в середине фотография вооруженных людей.
Это мое самостоятельное будущее в Америке. И вон тот черный за соседним столиком будет также смотреть сквозь меня, как не замечает сейчас этого чудика. У меня нет иллюзий – повторяю в третий раз. Наши переводчики прожили здесь по 15 лет, и чего они добились? Все 15 лет служат прокладкой между бывшими соотечественниками и нынешними работодателями. Но при этом делают вид, что забывают отдельные русские слова, и демонстративно обнажают десны, расшаркиваясь с америкосами. Карен три года отпахал на мойках, автозаправках и официантом в мелких забегаловках. Чуть-чуть приподнялся после женитьбы на американке, с которой нажил сына. У жены отец-миллионер, а они имеют разные банковские счета и записывают, кто и сколько тратит в месяц. Вот это – любовь по-американски.
Ира не помнит, как по-русски звучит слово «гавань», а нищему на улице при мне сказала: спасибо, у меня есть деньги. Совком была, совком осталась. Она уезжала из Союза, когда на улицах с протянутой рукой еще так много и открыто не сидели. С теми, кто сидит сейчас, у нас так не обращаются. Я только один раз видел, как пьяный мужик крикнул бомжу с культяпками вместо кистей рук: «Хрена ты тут просто так сидишь – хоть бы на гармошке сыграл, что ли!». Но он просто не заметил, что у бомжа нет рук, а эта бикса типа прониклась американским духом и безжалостно режет по достоинству подслушанной где-то фразой. Я представляю, каково это, протянуть первый раз руку и сказать: «Помогите». Я не про аферистов привокзальных, я про реальное падение. И я не понимаю, зачем эта показуха бывшим нашим. Как будто на самом деле американцы занимаются любовью, а мы трахаемся, или они выпивают, а мы нажираемся. Все дело не в менталитете, а политике.
На сытый желудок думается не так сумбурно. Все более-менее раскладывается по полочкам. Тебе не нравится то, что ты видишь здесь, но тебя угнетает оставшееся там. Если попытаться без истерик разрешить этот конфликт негативных эмоций, то получается, что лучше не знать Кизи и жевать какашки в задрипанном пиджаке, но иметь при этом возможность выбора. Отсутствие выбора сродни удушью. Здесь он тоже невелик. Ты не можешь смотреть им в глаза и обязан расшаркиваться с каждым встречным-поперечным. Ты ненавидишь эти резиновые улыбки, ты понимаешь, что тебя каждый день надувают, ты вынужден все свое время отдавать борьбе за выживание, но… Раз в четыре года ты можешь насрать им в душу, и не исключено, что именно твое дерьмо будет последним, которое накроет с головой все, что ты ненавидел эти четыре года. У нас тоже борьба, но когда наступает время «Ч» или «П», тебе приказывают не снимать штанов, чтобы облегчиться, и гадят на тебя. И пошел на второй круг. Вечный запор. Вечное унижение. У меня кишечник уже разрывается от накопившихся там нечистот! Стоп! Я, кажется, обещал. Пора возвращаться в отель. Завтра в девять желательно не прозевать халявные булочки.
***
Утро, как в песне, будит меня прохладой. Наверно, кондиционер в моем номере не совсем идеальный. Почему-то он сам решает, какой температурный режим для меня оптимален. Нужно будет сказать об этом портье. Но не сейчас. Сначала булочки, а потом бегом за карточкой ip-телефонии. Звонить из отеля напрямую дорого. Даже ради Слупи я не могу пока позволить себе лишние траты. Вдруг они окажутся бесполезными. Вот когда встретимся – все, что угодно. Я видел тут одно местечко, где курят кальяны. Можно нанять катер и покататься по Потомаку или купить билеты на какой-нибудь дорогой концерт. Можно даже слетать куда-нибудь во Флориду. Кальяны и концерты после такого отдыха, конечно, обещать уже не могу, но Флорида гораздо круче. Флорида – это показатель моего истинного отношения к Слупи. Хотя зачем ей во Флориду? Она же черная. Загорать им вроде как нелепо… Разберемся.
Впервые за все время пребывания в Вашингтоне я завтракаю не с похмелья. Я хорошо выспался, и у меня нет мешков под глазами. Я свеж, бодр, полон сил и кое-каких желаний. Очень надеюсь, что они исполнятся. Карточку для телефона я приобретаю в том же супермаркете, где вчера ел суши. Бегом в отель, волнительный момент, момент истины. У меня трясутся поджилки, и портье Джон замечает это, когда возвращает мне ключ. Он дает мне понять, что о чем-то догадывается, слегка прищуривая правый глаз. Лифт занят, мне не терпится, и я поднимаюсь по лестнице. Второй этаж – делов-то. В номер! Сдираю защитный слой на заветных цифрах, достаю бумажку с номерами Слупи. Спокойно! Голос должен быть ровным, немного скучным – да вот решил малость задержаться. Мне у вас понравилось – это уже с намеком. Ну, и, наконец – может, встретимся вечером? Теперь я могу поехать в Вирджинию. Хоть на целые сутки. Хоть на неделю. При самом благоприятном раскладе даже на месяц. А как же Флорида? Да бог с ней, с Флоридой! Или – все, как ты захочешь…
Набираю, сначала домашний номер. Длинные ровные гудки обрываются стандартной отмазкой автоответчика. Похоже на голос Слупи, но разобрать ничего не возможно. Набираю этот же номер – та же фраза, те же интонации. Значит, действительно, автоответчик. Сказать что-нибудь? Смысл? Она, скорее всего, на работе. Звоню на работу.
– Халоу, – голос женский, но явно не Слупи.
– Хау ду ю ду, – я откашливаюсь. – Мне бы Слупи.
– Ху из ит?
– Друг ее, из России. Ягр.
– Ягр?
– Ягр, Ягр.
– Ам соу сори, Ягр, бат…
И понеслась какая-то хренотень, из которой я выдергиваю только два знакомых слова – Слупи и Хьюстон. Ее фамилия Хьюстон?
– Я, конечно, дико извиняюсь, но понимаю только, когда люди говорят медленно и употребляют простые слова, – начинаю я свой традиционный обряд.
– Окей. Слупи из…
И опять какой-то бред.
– А можно еще проще и медленнее?
– Сори, бат…
Что-то о сильной занятости, потом еще раз сори и короткие гудки. Ни хрена не понял. Самое ужасное, что – и не пойму. Это железно. Что делать? Мне нужен переводчик. Только где же его взять? Наши наверняка еще не вернулись из Нью-Йорка. Да и неудобно к ним обращаться после того, как я сбежал… Слупи, Слупи, как же к тебе подобраться. Слупи Хьюстон – красивая, известная фамилия. Но для успеха моего мероприятия это бесполезно. Можно полистать газеты – там обязательно должны быть услуги переводчиков. Хотя вряд ли здесь на каждом углу продают услуги переводчики на русский. Сколько тут русских – раз-два и обчелся. Это вам не Нью-Йорк с Брайтон-бич…
Осеняет меня через час, не меньше. Навбахор! Ярослав! Как я сразу о них не подумал? Ярославу я звонить, конечно, не буду – ну его в баню вместе с его голубыми замутами. Навбахор – самое то. Да здравствует Узбекистан! Набираю ее номер, указанный на визитке.
– Халоу, – это она.
– Привет Нав-ба-хор, – читаю я по слогам.
– Ху из…
– Да не ху из, а я – Егор! Не узнала? – смеюсь.