Страница 12 из 184
— Представь себе, сидят молодые люди, отдыхают, за жизнь говорят, ну и никому решительно не мешают…
— Ну?
— А с ними отдыхают две милые девушки… Твое здоровье, Шура! — Приятели выпивают и наливают еще. — И вот представь, появляется… появляется некий Ху, по обличью пидор, по повадкам — мурло и начинает приставать к одной из девушек…
— Ну?!
— Делает ей грязные предложения, раздевает…
— Ну!
— …Взглядом и требует, чтобы девушка у него… Ты понимаешь7..
— Падла! — Шура положил руки на стол, демонстрируя сбитые костяшки и массивный серебряный перстень в виде оскаленной волчьей головы, — штука, вполне заменяющая кастет.
— Согласен, Шура, не горячись. Выпьем? Они снова сдвигают бокалы, Шура громко рыгает в мою сторону.
— Представь, Шура, в мужском сортире, в присутствии третьего лица, да еще и голая… Шура, это беспредел?
— Беспредел.
— Как реагировать молодым людям, пригласившим девушку в приличное заведение, на домогательства этого пи-дора?
— Надо его вые…
— Это само собой, но сначала он оплатит моральный ущерб, деньгами, естественно, потом пройдет с нами в сортир и отсосет у каждого, а наши дамы понаблюдают, правильно ли он будет это делать, — может, и им есть чему поучиться? А, Шура?
— Пидоры, они баловные, — гоготнул Шура. Пока эти птенцы приморских скал чирикали, меня посетила грусть. Мир несовершенен, потому что несовершенен человек? Но разве это люди? Чем они сейчас заняты? Они ломают человека, превращают его в дерьмо и получают от этого удовольствие.
Не по-людски это. И проделывают, видно, не в первый раз.
Выхода у меня два. Первый: опускаю большому что-то на голову, ударяю слегка подлипалу и к лидеру — это плотный паренек моих лет, внимательно наблюдающий за происходящим. Его — блокировать, но нежно и накатить: «Братан, ты за кого меня держишь, в натуре, уйми бакланов, поговорим…» — и далее по тексту.
Но раз пришла грусть… И в заведении как-то стихло — посетители жуют, уткнувшись в тарелки… И вспомнился Сережка Найденов, убитый далеко от России…
— А я думаю, Шура, что это за фраер…
Окончить фразу мелкий не успел. Беру его за шевелюру и тяну голову назад.
Он, понятно, сопротивляется мышцами шеи, а я резко опускаю его вперед переносицей, на угол стола. Что дальше с ним — смотреть некогда. Со здоровяком нас разделяет стол, и, пока сигнал от зрительных рецепторов достигает его куцего мозга, пока мозг перерабатывает полученную информацию, а его обладатель делает попытку встать, на него обрушивается стул, а следом — бутылка из-под шампанского, — не пропадать же добру. С образовавшейся «розочкой» прыгаю грудью на стол к негостеприимным соседям и, обняв лидера за шею, как нелюбимую девушку, падаю через него. Быстро поднимаюсь, а лидера заставляет поторапливаться «роза», приставленная к горлу. Я не очень учтив: из приличного надреза на шее у мужика течет кровь, моя правая рука шарит у него под пиджаком и находит жесткую рукоятку «Макарова», — так и хочется дать благой совет: хочешь носить «пушку», не скупись на портного.
Легонько тюкаю лидера рукояткой по затылку, приводя в состояние «грогги», снимаю «пушку» с предохранителя и приглашаю его приятелей:
— На пол! — сопровождая просьбу красноречивым жестом.
Боковым зрением улавливаю какое-то движение — похоже, не все восприняли меня серьезно, но дабы не повторять ошибок верзилы, по-прежнему отдыхающего на полу, сначала стреляю, потом анализирую реакцию. Вскрик! — непослушный роняет внушительный самопал и падает следом: похоже, пуля раздробила ему кисть руки, у парня болевой шок.
Вроде поняли, что шутить я не намерен. Так что сажусь тихонько в уголок и наблюдаю за «подзащитными». Насчет того, что в милицию уже сообщено, не сомневаюсь, — или я ничего не понимаю в метрдотелях, официантах и оперативной работе «угро».
«Коляска» подкатила через пару минут. Городок-то небольшой.
Ствол укороченного «акаэма», собака — все как полагается. Я же сижу паинькой — «пушка» на другом конце стола, стволом ко мне, обойма — рядом, руки на столе — ладонями вниз. Подъезжают еще две машины — тормозят лихо, с визгом.
Появляется Кузьмич — в белоснежной форменной рубахе, заправленной в брюки. У Кузьмича два бзи-ка: по три раза на день менять сорочки (он предпочитает белые) и не носить положенного по форме головного убора — наверное, чтобы не отдавать чести никакому начальству. Тогда погоны на его плечах были еще майорские.
С полминуты он стоит в дверях, оглядывая зал: оценка ситуации. Потом обращается к старлею:
— Ты это… чтобы все по форме.
— Есть, — козыряет старлей.
А Кузьмич направляется ко мне. Сгребает со стола пистолет, обойму, и они исчезают в безразмерных карманах штанов, похожих больше на казацкие шаровары.
Берет стул и садится напротив.
За его спиной уже работают. Парнишки закованы в «кандалы» — руки назад, без баловства, — одного за другим их уводят. Оперативники в штатском занимаются свидетелями. И тут я вижу девушку — длинные каштановые волосы, легкое платьице до колен. Где были мои глаза! Мысль, что она со спутником, приходит в голову позже…