Редкая птица

— Ты это… документы… — выводит меня из мечтательности голос Кузьмича.

— С собой нет. Дома.

— Где — дома?

— Здесь, в Приморске.

— Ты местный?

— Наполовину. Домик купил.

— Где?

— На Зеленой.

— У Асланбея?

— Да.

— Не похож ты на шахтера.

— Шахтер дом купил, я — летний домик. На самом берегу.

— А-а. Фамилия?

— Дронов. Олег Владимирович.

— По профессии кто? Хотел бы я сам это знать!

— Преподаватель. — (Ну не моряк же!) Кузьмич усмехается, достает из кармана портсигар, оттуда — окурок сигары, прикуривает, пыхает ароматным дымом.

— Поехали. Только ты это… Без баловства. Майору я, видимо, понравился.

Поскольку в райотдел меня доставили на его «уазике» (он спереди, а я — с сержантом и собакой — сзади, в клетке), наручников не надевали. Ну а я никогда и не считал, что выгляжу уркой. Заходим в дежурку.

— Ты это…

А я уже выкладываю на стол: деньги, ключи, сигареты, зажигалку. Все. Ни наркотиков, ни ампул с ядом.

Майор смотрит на ключи, потом на меня. Похоже, симпатия у нас взаимная.

Пододвигаю к нему ключи:

— Только документы у Степана Тимофеевича, в доме. Я тут третий день всего, дверь на соплях.

— Сам из Москвы?

— Да.

— Посиди с дежурным. Адрес, родственники… Я это… Матвеев!

— Я!

— Ты это… Займись гражданином. Чтобы все по форме.

— Есть!

— И «пальчики» не забудь. — Глядя на меня, пояснил:

— Для порядку.

— Я это… — произношу в тон Кузьмичу.

— Чего?

— Сигареты.

— Кури.

В два ночи сержант препроводил меня в отдельный «нумер» и удалился, щелкнув замком.

Судя по тому, что Кузьмич не торопился меня навестить, либо он не исповедовал принцип «куй железо, пока горячо», либо я вовсе не железо, а фанерка для этого сыскного волка, а он сейчас «колет» стальных парней, взятых в кабаке «на шару». Убаюканный этим прозорливым видением, я уснул. И видел во сне девушку из ресторана. Только безо всякого платья — выходящую из моря. Обнаженной.

Я проснулся от скрежета ключа в замке и, когда дверь отворилась, был уже бодр и свеж, как голодная черноморская кефаль. Вот только со стороны заметить это было сложно.

— Дронов, на выход!

Кузьмич встретил меня в кабинете, чисто выбритый, в свежей сорочке, сияя золотом погон. Вкусно пахло кофе и сигарами.

На небольшом столе у окна стоял компьютер. Я бросил взгляд на экран — и увидел набранный текст.

— Галя, зайди, — сказал Кузьмич в селектор.

Вошла женщина лет тридцати в лейтенантских погонах.

— Прибери-ка это хозяйство! — Кузьмин кивнул на компьютер.

— А сам чего? — норовисто возразила дама.

— Прибери, я сказал!

— Пожалуйста! — Женщина нажала пару клавиш, вынула дискету. — В сейф?

— Ага. — Кузьмин звякнул ключами, и они исчезли в его безразмерных штанах.

Лейтенантша пошла к двери, соблазнительно двигая крепкими ягодицами, туго обтянутыми форменной юбкой. Мы проводили ее взглядами.

— От, бабы!.. — вроде в сердцах произнес Кузьмич, возвращаясь в привычный образ «камаринского мужика». Судя по всему, своих «внеслужебных» отношений лейте-нантша и майор не скрывали. И в «мужика» это вписывалось. А компьютер — не вписывался. Ладно. Разберемся.

— Кофейку?

— Ага. И бутерброд.

Кузьмич достал огромную чашку, кипятильник, растворимый кофе, сахар.

Пододвинул все это мне вместе с графином:

— По вкусу.

Потом воровато оглянулся на дверь и извлек из шкафа громадный трехэтажный сандвич — с жареным мясом,луком, салом, помидорами и Бог знает с чем еще. К такому не кофе, к такому горилка с перцем в самый раз. Лейтенантше такого не сотворить — не та фактура, или, по-научному, не то видение жизни.

— Гарно зроблено, — ввернул я по-украински.

— Атож.

Кузьмич подождал, пока я насыщался, деликатно прихлебывая пустой кофеек.

Потом сказал:

— Рассказывай.

Я изложил свою версию событий. Кузьмич кивал.

Раскладку на меня он, надо думать, уже получил. Умный, русский, беспартийный, в меру пьющий, разведен. Хорошая считалочка получается. Дальше: не был, не состоял, не привлекался, не участвовал, не служил (что и подтверждается военным билетом, согласно которому я рядовой, состав — солдаты, не служил). О том, как я бороздил просторы Мирового океана, знает такой узкий круг ограниченных лиц, что ограниченнее не бывает. Я не прохожу ни в одном компьютере ни одного ведомства; правда, это не значит, что какой-нибудь ретивец на свой страх и риск не завел на меня папочку, — но что в ней? Слезы… Все «бумаги» вместе с дорогой моему сердцу формой и кортиком укрыты в несгораемом ящике, который сам спалит в прах собственные внутренности, ежели к нему намылится любой другой человек, кроме единственного имеющего доступ.