Тревога

О «характере стойком, нордическом», правда, в досье не говорилось. Ну, так ничего подобного, видно, и не требовалось от коллаборациониста и унтерменша. Другой вопрос, что год рождения французского гражданина и русского эмигранта Бориса Волохоффа, примкнувшего к нацистам вскоре после начала оккупации, был указан как тысяча девятьсот восьмой.

То есть, в ряды войск СС он вступил мужчиной в расцвете сил, но сколько ж лет ему должно было быть в Гражданскую войну? Правильный ответ: чуть более десяти. Подростком он был тогда. И не мог сражаться в рядах армии Колчака… и вообще, чьей бы то ни было.

Но и если допустить, что поручику Волохову будущий гауптштурмфюрер приходился сыном, унаследовавшим-таки отцовское умение, получалось, что уже сам поручик заделал его в подростковом возрасте. Поскольку во времена Гражданской войны сам он выглядел молодым парнем — лет на двадцать пять от силы.

Еще досье сообщало, что будущий гауптштурмфюрер вступил в ряды СС уже прошедшим военную подготовку в Иностранном Легионе. Данный факт снова склонял весы в пользу той версии, что речь шла о бывшем белогвардейце-поручике. Действительно, удрав из охваченной Гражданской войной России, прадед Шмеля мог вступить в Легион. Чтобы и денег подзаработать, и повысить шансы на получение гражданства. Тогда как предполагаемому сыну поручика это было ни к чему. В первые годы после Гражданской войны он был бы слишком юн для военной службы. А к моменту достижения совершеннолетия жил бы во Франции уже около десяти лет. Так что едва ли имел необходимость ради гражданства рисковать жизнью.

Но снова все упиралось в год рождения. Не подходивший ни поручику Волохову, ни его гипотетическому сыну.

Зато этот год подходил самому гауптштурмфюреру, чей снимок-портрет угодил в виртуальные сети Пифии. Выглядел «Б. Волохофф» вполне на заявленный возраст — немного за тридцать. И как раз во Вторую мировую войну согласно указанному в досье году рождения должен был разменять четвертый десяток лет.

Оставался еще вопрос о наличии той же способности, что у поручика Волохова, у самого Шмеля. Если исходить из того, что поручик и гауптштурмфюрер все-таки не одно лицо, но родственники, выходило, что способность передается по наследству. Значит, может быть и у Шмеля. А еще становится понятным, собственно, его позывной. Шмель обычный (насекомое) переносит пыльцу и собирает нектар, подобно тому, как мужчины в семье поисковика Шмеля собирали жизненную силу и могли переносить ее от человека к человеку.

Но почему тогда Шмель скрывает это умение от отряда? Не проявил ведь ни разу, чтобы хотя бы первую помощь найденным детям или старикам оказать. Значит, было, что скрывать. Неужели, подобно предку-гауптштурмфюреру Шмель своей способностью злоупотреблял?

Наконец, удивляло сходство этих трех родственников… или двух, если остановиться на предположении, что поручик и гауптштурмфюрер все-таки одно лицо. Уж очень похож оказался Шмель на прадеда-поручика. А эсэсовца Пифия вовсе нашла с помощью обработанного Фотошопом лица Шмеля.

«И вот интересно, — мысленно обратилась Пифия к Шмелю, — если на фотку твоего отца посмотреть, вы тоже с ним на одно лицо окажетесь? И возможно ли в принципе такое — даже при самом близком родстве?»

Будучи по образованию психологом, даже основы генетики Пифия изучала в школе и успела подзабыть. Поэтому не могла ответить на последний вопрос обоснованно.

Зато знала, кто мог бы. Один из участников отряда «Тревога». Орел, в миру Алексей Павлович Крянев, учитель биологии.

«Привет, Алексей! — написала Пифия ему на электронную почту, вне отряда предпочитая позывными лишний раз не пользоваться, особенно в переписке. — Не в службу, а в дружбу: скажи, может ли правнук быть копией своего прадеда? Чисто теоретически?»

Ответ пришел на редкость оперативно — спустя чуть более десяти минут. В отправленном Пифии письме, после приветствия Крянев сообщал: «Боюсь, такое невозможно, даже если бы семья практиковала близкородственные отношения, поддерживая чистоту крови. Точнее, прокатило бы у каких-нибудь примитивных организмов. Тогда как у человека обычно приводило к рождению все менее жизнеспособного потомства с врожденными уродствами и патологиями.

Если же семья нормальная, то есть с каждым новым поколением получает приток свежего генетического материала, то генотип ее и вовсе напоминает игру в испорченный телефон. Изменяясь с каждым новым поколением. Даже если в какой-то семье рождаются только сыновья, им надо жениться, и каждая жена привносит в гены будущего ребенка (читай, следующего поколения) что-то свое

Представь еще, что у тебя есть мешок, полный черных шариков. Если туда ничего не класть, то наугад или не наугад, но ты будешь доставать из него только шарики черного цвета. Но если взамен каждому извлеченному черному шарику класть в мешок белый шарик, то белые шарики наощупь будут попадаться все чаще и чаще. Вплоть до полного исчезновения черных шариков».

Последнее сравнение, рассчитанное, очевидно, на школоту, Пифию позабавило. Но в целом ничего забавного в ситуации она не видела. Со слов Крянева (то бишь, какого ни на есть профессионального биолога) выходило, что либо Шмель не мог существовать сам, либо у него не могло быть предка с такой же, как у него внешностью.

А значит, Шмель не просто скрытничал. Не просто отказывался помогать в деятельности отряда своей способностью. Но самым наглым образом Пифию — обманул. А вероятней всего и не только ее.

Но почему? И как обстояли дела на самом деле? Голова, которую Пифия ломала вот уже весь вечер, от этой ломки устала и потому на помощь не спешила. Одно было понятно: едва ли кто-то мог прояснить ситуацию, свести концы с концами и расставить точки над «ё» лучше, чем сам Шмель. Следовало его, такого лживого и скрытного спровоцировать на откровенность.

И здесь Пифия вынуждена была признать — в таких делах она, даром, что психолог, сильно уступала журналистке Ксении, в отряде известной как Бланка. Потому что у Бланки то была способность, не без участия в отряде приобретенная. А значит, всяко превосходившая возможности обычного человека, независимо от профессии.

Разговор с Бланкой по телефону превзошел ожидания Пифии. Как оказалось, шустрая брюнетка тоже приглядывалась к Шмелю. Причем в отличие от Пифии, приглядывалась уже давно. Во всяком случае, успела узнать и продумать достаточно, чтобы знаки вопроса, окружавшие загадочного поисковика, успели распрямиться до восклицательных.

— Нет, ну ты сама посуди, — говорила Бланка, — этот Шмель в отряде два года. За это время успел поучаствовать почти в полусотне поисков. Из которых восемь завершил лично. Причем все — знаешь, с каким результатом?

— Найден, погиб, — сообразила Пифия.

— Вот-вот, — подтвердила ее догадку Бланка, — ни одного исключения. Но это не все. Знаешь, что еще общего было во всех поисках, в которых Шмель участвовал?

— В лесу… они все проходили, — вспомнила ее собеседница на правах инфорга.

— Именно, — торжествующе заявила Бланка. — То есть, когда в городе кого-то ищем, Шмель как будто даже ни при чем. Не дает о себе знать. Зато стоило объявить поиски в лесу, как сразу выскакивает. «А вот и я, самый могучий джедай!»

Потом добавила, помолчав немного:

— Нет, я понимаю, что участие в поисках — дело добровольное. Но не до такой же степени. Чтобы уж так пристрастия свои демонстрировать. Как будто не людям помочь хочет, а в магазин собрался.

— Или на охоту, — сказала Пифия.

— О том и речь, — продолжила свою мысль Бланка, — охотился… на ситуацию. Раз за разом стремился оказаться в одно и той же ситуации: он в лесу, наедине с потеряшкой ну и еще одним-двумя товарищами по «лисе». Тут дураком надо быть, чтобы не догадаться — расклад такой ему выгоден. Потому он его и ищет. И вот теперь, благодаря твоим находкам все становится понятным. Пристрастия в поисках в том числе.

— Даже так? — изумилась Пифия.

— Ведь это же элементарно! — воскликнула ее собеседница. — В городе много свидетелей. Тогда как в лесу почти никого. Можно ничтоже сумняшеся тянуть энергию из жертвы. А напарника или припугнуть или подмазать. Поделиться украденной силой… передать немного. Человек слаб.