Тревога

Теперь Крянев остановился уже не потому, чтобы дать аудитории время усвоить то, что он сказал. Самому потребовалось дух перевести. Прежде чем переходить к финалу своей речи.

— Но что в наши дни? — произнес он затем торжественным тоном. — А здесь я снова повторю то, о чем говорил вначале. Мир меняется. Сегодня он сложнее… настолько сложен и разнообразен, что какой-то общей для всех цели просто не может быть. Каждый сам выбирает свою цель… тот признак зрелого, взрослого человека, который наиболее соответствует его способностям и мечтам. Но одно неизбежно и относится ко всем. Цель, какова бы они ни была, все равно нужно достигать. Приложить усилия, чтобы преодолеть дистанцию от «еще» к «уже». Собственно, в этом-то заключается задача нас… школы, в которой вы начинаете учиться. Помочь каждому из вас найти эту цель. Найти — и достичь.

Черту под речью Крянева подвели жиденькие, но все же аплодисменты школяров. Алексей ответил легким поклоном, больше похожим на кивок. Про себя признавая за собственными словами некоторое лукавство. Не так-то просто «помочь каждому», когда этих «каждых» на тебя приходится не один десяток. И учебные программы здесь так себе помощники — будучи рассчитанными на некоего мифического, усредненного ученика.

Но то были мелочи. О главном Алексей в тот момент даже не догадывался.

О том, что очень скоро качественные изменения, про которые он толковал, произойдут с ним самим — казалось бы, уже взрослым, состоявшимся человеком. Что снова Кряневу придется пройти по тропинке между «еще» и «уже».

Но как, а главное, почему это случится, он тем более не представлял.

Утверждать, что началось все с Вити Сиропкина, было бы большим преувеличением. Скорее, с Вити Сиропкина и его исчезновения все началось для Крянева по-настоящему. Еще Алексей мог сказать, что во всем был виноват Сиропкин. Вот только и мысли у него не было в чем-то обвинять этого ученика из вверенного его руководству класса.

Нет, Сиропкин не числился в любимчиках Крянева. Скорее, наоборот. Он принадлежал к той разновидности учеников, которая как будто нарочно существовала, чтобы укреплять и закалять профессиональное терпение педагогов. Напоминая им, что учительский труд — далеко не сахар. И учителя признавали, глядя на таких школяров: «Да, не сахар. Да, терпение в этом деле жизненно необходимо. И если его нет, и не предвидится, значит остается одно — искать себе другую работу».

Потому что больше ничего не оставалось. Коль, во-первых, всеобщее образование потому так и называется, что открыто для всех. Даже для таких вот начинающих неблагодарных гадов. А во-вторых, ну «онжеребенок». Причем речь не о детеныше лошади.

В то же время не был Витя Сиропкин и хулиганом. Тем более, заводилой в какой-нибудь гоп-компании, ее предводителем. О, для таких, как Сиропкин это было бы слишком банально. Читай — скучно. Если на то пошло, Сиропкин вообще-то сторонился всяких компаний и, насколько знал Крянев, дружбу ни с кем в школе не водил.

В том и заключалась главная черта этого долговязого, нехарактерно-высоковатого для своих лет, мальчишки с хмурым угреватым лицом. Сиропкину не было дела ни до кого и ни до чего, кроме себя, любимого. И главная его проблема… точнее, проблема тех, кто его окружал.

Во время урока Сиропкин мог ничтоже сумняшеся заниматься своими делами. Читать, например — и отнюдь не учебник. Или возиться с любимым айфоном, подарком родителей. Или слушать через тот же айфон музыку… спасибо, что хоть в наушниках.

Когда ему делали замечание, Сиропкин его презрительно игнорировал. Будто вообще не к нему обращались.

Когда учитель вызывал к доске или просто что-то спрашивал по предмету, Сиропкин мог без стеснения заявить, что считает оный предмет бесполезным, а его изучение пустой тратой времени.

Если бы Сиропкин, встретив в коридоре кого-то из учителей, уважительно с ним поздоровался, мог, наверное, выпасть снег в конце мая. Не лучшими были и его отношения с другими учениками. Просто сверстники предпочитали не связываться с таким дылдой лишь ради того, чтобы наставить на путь истинный. Овчинка выделки не стоила, тем паче особой агрессивности Сиропкин тоже не выказывал. Что до ребят постарше, то они либо избегали этого школяра с лицом слишком недобрым (мало ли, что у него на уме), либо просто не замечали.

Наконец, Сиропкин мог пропасть на пару дней. Просто не появиться ни на одном уроке. При этом даже не заморачиваясь придумыванием уважительной причины. Просто не захотел и все тут.

Конечно, даже Вите Сиропкину не были чужды кое-какие граничные условия. Или, как выражаются в небезызвестных кругах, берега. Совсем учебу он не забрасывал. Не допускал, чтобы вереницы двоек опускали на дно его четвертные оценки. Умудрялся вырулить, сводя здесь дело к тройкам.

Беда в том, что вел он себя так, находясь еще в нежном возрасте пятого класса. Но вот, с началом нового учебного года Сиропкин перешел в шестой. И учителям включая классного руководителя Крянева, оставалось лишь с ужасом воображать, какие перемены это принесет.

Ждать себя эти перемены не заставили. Сначала Витя Сиропкин не пришел на школьную линейку первого сентября. Чего вообще-то раньше не случалось. Потом не появился в школе и на следующий день. И на следующий, и на следующий. «Энки» в журнале шли одна за другой. А как их объяснить тем же директору или завучу, Крянев не представлял.

Но объяснять рано или поздно пришлось бы. Потому что исчезновение это явно выходило за рамки даже Сиропкинских привычных выходок.

Хуже было то, что связаться лично с Сиропкиным простым звонком не получилось бы. Строптивый школяр демонстративно отказался дать номер своего айфона кому-то из учителей. И родители его в этом поддержали. Ведь мало ли какие извращенцы могли окопаться в рядах школьных работников. Мало ли как они используют общение с драгоценным чадом, каковым для своих родителей Витя наверняка являлся. От педагога до педофила один шаг, знаете ли.

Потому на третий учебный день Алексей попытался поискать пропавшего ученика в Интернете. Хоть какой-то след, хоть какую-то весточку в социальных сетях. Какое-нибудь сообщение, способное прояснить причину его исчезновения.

Результат, увы, не обрадовал. Профили двенадцатилетнего Виктора Сиропкина нашлись и во ВКонтакте, и в Фейсбуке, и в Твиттере с Инстаграмом. Но были удалены. Сохранился аккаунт в одном из мессенджеров. Вот только писать туда, как Крянев вскоре убедился, было не эффективнее, чем заниматься живописью на водной поверхности какой-нибудь бурной реки.

Выходило, что все серьезнее. Сиропкин не просто объявил бойкот школе. Он, похоже, решил вообще остатки социальных связей порвать. А поскольку это, по мнению Алексея Крянева, уже должно было озаботить родителей мальчика, он решил связаться с ними. Благо, номера Витиных папы и мамы у него имелись.

Однако и здесь результаты не обнадеживали.

С отцом Вити Алексей даже поговорить толком не смог. Как оказалось, глава семейства находился в очень важной командировке на севере. Где без бдительного присмотра и мудрых указаний такого вот здоровенного, откормленного офисного грызуна ни нефть нормально добываться не может, ни газ. А то ведь сами промысловики знать не знают, что делать.

«Виктор, говорите? Нет, что с ним, я не в курсе», — только и смог добиться от него Крянев, поскольку Сиропкин-старший как раз пребывал на очень важном совещании. Очередном в бесконечном ряду столь же важных.

С матерью повезло больше, но ненамного. О местонахождении своего чада не знала и она. При этом заявляя, что Виктор-де уже почти взрослый, а значит, где ему обретаться, чем заниматься — его личное дело.

«Удобный подход, — не без раздражения еще подумал Крянев, — самое то, если не хочешь, чтобы родное дитя путалось под ногами, мешая работать или развлекаться. Взрослый — ну и фиг с ним!»

Впрочем, к чести Витиной мамы, она хотя бы согласилась встретиться с классным руководителем сына. Вечером после работы, у себя дома.