Покорение Михримах

Я не мог не подшутить над выражением ее лица:

— Да, ты представляешь, у меня под сапогами действительно есть ноги! — смеялся я. — Со ступнями, пятками, и вполне себе волосатые!

Она сердито нахохлилась и бросила на меня недовольный взгляд. Кажется, ее картина мира не предполагала наличия у меня голых ног. Видимо, в ее представлении одежда была неотъемлемой частью меня.

Она отвернулась и пыталась делать вид, что знать не замечает, что я сижу рядом; но любопытство пересиливало, и она то и дело скашивала глаза, чтобы убедиться, что таки да — ноги у меня есть.

— О Создатель! — с мученическим видом я откинулся на спину, лег поудобнее и прикрыл глаза. — Вот, я ничего не вижу. Можешь рассматривать мои ноги сколько угодно, а я подремлю.

Короткий смешок подтвердил мне, что она оценила мой галантный ход и таки отдалась благородному делу рассматривания моих конечностей.

Подождав пару минут, я лениво проговорил:

— Я тебе больше скажу, Михримах. Ты даже можешь их потрогать!

— Ну уж нет! — тут же отреагировала она.

По плеску воды и шороху я догадался, что она последовала моему примеру и тоже решила посушиться на солнышке.

Я приоткрыл один глаз и соблазнительным тоном проворчал:

— А бы и посмотрел, и потрогал.

Она смерила меня гневным взглядом и гордо заявила:

— Твои ноги, что хочешь — то и делай, хоть смотри, хоть трогай!

Я засмеялся, открыл глаза и сел.

— Нет-нет, звезда моего сердца, — весело ответил я, — я говорил про твои ноги, не про мои!

Она покраснела и попыталась прикрыться платьем.

Я вздохнул, состроив самое несчастное выражение лица.

Она закатила глаза к небу.

Я придвинулся к ней ближе.

Она не отодвинулась, только посмотрела на меня сердито.

— Ну, раз уж смотреть на твои ноги мне запрещено, — разошелся я, — тогда могу я в качестве компенсации рассчитывать на поцелуй?

— Что? — она так растерялась, что даже приоткрыла рот от удивления — и выглядело это крайне соблазнительно.

Я наклонил голову на бок и выгнул бровь:

Она вскочила и отбежала к лошади, на ходу пытаясь надеть подхваченные туфельки.

Не было никакого резону торопиться, чтобы догнать ее. Я спокойно натянул сапоги, аккуратно поправил штанины, встал и не спеша отправился за ней.

А куда ей деться-то? Стоит у лошади, и уже вполне осознала, что вариантов у нее нет.

Встретила меня гордо, сложив руки на груди, сразу перешла в атаку:

— Поймал, да?!

Пришлось состроить самое невинное выражение лица, приподнять брови и выразить удивление. Поймал ответный взгляд-упрек, хмыкнул, пожаловался небу:

— Ни ног, ни поцелуя! Вот вечно бедному Рустему ничего не достается!

— О, нет! Только не это! — поняла мой коварный замысел Михримах. — Ты собираешься бурчать и стенать всю дорогу обратно, да?

С самым церемонным видом я поклонился:

— Проницательность моей несравненной госпожи не знает границ!

Кажется, почтения в этом жесте было маловато — уж очень прорывалась насмешливость. Непорядок!

Михримах надулась, потом нахмурила бровки, явно прикидывая дальнейшие перспективы, потом посомневалась, побросала на меня выразительно-недовольные взгляды, смирилась с тем, что взглядами я не прожигаюсь, и вступила в торги:

— Один, и маленький!

Можно было, конечно, выторговывать и больше, но я ведь не то преследовал целью; поэтому оставалось лишь вздохнуть и с самым серьезным видом заверить:

— Полностью вверяюсь вашему чувству справедливости, госпожа!

Она подошла ближе, запрокинула голову, закрыла глаза и замерла в ожидании.

Несколько секунд я наблюдал эту очаровательную картину; потом она все же приоткрыла глаза и недовольно поторопила:

— Ну и долго мне тут стоять?

Я наклонил голову, хмыкнул и внес коррективы в ее план:

— Ну уж нет, раз маленький — то целуй сама! А то я ж перецелую, а ты мне потом претензии выставишь!

Она гневно сверкнула глазами, потом смутилась, потом сробела, даже задрожала, кажется. То бледнела, то заливалась краской, и не было никаких сил наблюдать за ее мучениями, поэтому пришлось приободрить:

— О Создатель! Михримах, просто сделай это — и поедем уже! Темнеет.

Видимо, я выбрал верный тон, чтобы сбить ее с волнительного переживания. Она, наконец, решилась, привстала на цыпочки, потянулась ко мне и легонько прикоснулась губами куда-то к моему подбородку, тут же отпрянула, вся закраснелась и выдала растерянно:

— Рустем, но… но я не знаю, как это делается?

Вся моя сила воли уходила на то, чтобы сохранить каменной выражение лица; но невольный смех так и рвался наружу; кажется, уголки моих губ все же дрогнули, и она это заметила.

— Ну, знаешь ли! — смущение как рукой сняло, уж что-что, а возмущаться моим нахальством она умела просто виртуозно.

От попыток удержать смех явно желваки уже по лицу бродили. Рот я раскрыть не смел — точно расхохочусь.

Видимо, со стороны мое состояние выглядело весьма забавно, потому что Михримах явно начала испытывать схожую проблему.

С минуту мы тщетно боролись с собой; а потом расхохотались от души. С этим же смехом я вскочил в седло и посадил ее перед собой.

Отсмеявшись, мы поехали дальше молча, пока на полпути домой она вдруг не обернулась ко мне с лукавой усмешкой:

— Бедный Рустем! Так и остался без поцелуя!

— Не теряю надежды, что однажды его все-таки получу, — бодро отрапортовал я.

— Сперва тебе придется прочесть мне лекцию о том, как это делается, — провокационно выселилась она.

— Ну уж нет! — открестился я. — Предпочту наблюдать за тем, как ты постигаешь это искусство методом проб и ошибок!

Она посмотрела на меня глубоким взглядом, развернулась вполоборота ко мне и неожиданно решила начать тренироваться прямо сейчас — что слегка меня дезориентировало.

Что ж сказать, вторая попытка все-таки была удачнее — по крайней мере, она попала в мои губы! Но на поцелуй это, конечно, еще не было похоже, поэтому я остановил лошадь и взял инициативу в свои руки.

Если она и была недовольна моим самоуправством, то никак этого не показала.

Глава восьмая. Смущающие ноги

* * *

Его ноги не шли у меня из головы.

Что-то мне подсказывает, что так много думать о мужских голых ногах — крайне неприлично, и это совершенно непристалое госпоже поведение. Хорошо хоть, никто не мог залезть мне в голову и прочитать эти мысли!

Я совсем не была уверена, что это нормально — то, что со мной творится. Поэты обычно восхваляют глаза и губы, женскую грудь и мужские руки; про ноги я вроде нигде не читала. Может, со мной что-то не так?

Я не могла понять причин, по которым мне так нравилось возвращаться мыслями к его ногам. Они мне показались очень красивыми, хотя до этого мне даже в голову не приходила мысль, что у мужчин могут быть красивые ноги. Вот мои ноги мне нравились очень, это да. И многие наложницы в гареме тоже обсуждали ноги друг друга. Это было нормально, если говорить о женской красоте. Но в моем-то случае речь шла о мужчине!

Мне даже не с кем было поговорить об этом — слишком уж деликатная тема. Маму точно не спросишь, тетушки… возможно, Хатидже-султан и помогла бы мне что-то прояснить в этом вопросе, но лишний раз напоминать ей об Ибрагиме-паше мне не хотелось.

Однако судьба распорядилась иначе. Хатидже-султан, будучи врагом моей матери и врагом Рустема, тоже выступала против нашего брака. Поэтому, как и Шах-султан, она временами наведывалась ко мне с целью выяснить, не удастся ли настроить меня против мужа. Действовала она более тонко, чем сестра, — сказывалось то, что тетя Хатидже знала меня с детских лет.

Вот и в этот раз она, приехав в гости, казалось, даже не думала о Рустеме-паше. Попивая шербет и разглаживая складки своего розового платья, она рассказывала, как трудно найти достойного жениха для дочери. И вроде бы говорила она только о Хуриджихан, но при этом так горячо отстаивала необходимость найти ей в пару мужчину молодого и приятного на вид, способного пленить юную девушку, в отличие от зрелых скучных пашей, что и без ясновидения было понятно: это камень в огород Рустема.