Страница 28 из 173
- Странный? А, ну есть немного, - Антуан пожал плечами и прикончил очередной бокал. - Я его в свое время слушал с открытым ртом, вот так, - он выпучил глаза в пародии на выражение крайнего восторга. - А потом понял - за ним надо следить неотрывно, а то гений революции погибнет, врезавшись в столб или поскользнувшись на льду…
Такая забота не могла не тронуть, и я как-то устало подумала: может, эти двое даже больше, чем просто друзья? Античные идеалы, спартанское братство, ну и все из этого вытекающее. Но потом я вспомнила, как откровенно клеил меня Антуан во дворе дома Дюпле, и мотнула головой, отгоняя от себя провокационную догадку. Все недвусмысленно указывало, что мой новый приятель явно интересуется девушками, а если бы даже он и не делал различия между полами, то со своей внешностью мог бы найти себе что-нибудь поинтереснее, чем эта бледная моль.
- О чем ты думаешь с таким видом? - заинтересовался Антуан, и я, так некстати вспомнив про его присутствие, чуть на стуле не подскочила. - И вообще, что это я все про себя, ты тоже что-нибудь расскажи.
- А что рассказать? - растерялась я. Мой собеседник пожал плечами:
- А что хочешь. Кстати, как думаешь, третий кувшин мы осилим?
Я с сомнением покосилась на свой бокал, затем на Антуана. Наверное, будь я полностью трезва, то не стала бы себя переоценивать, но, если бы я была трезва, то речь не шла бы о третьем кувшине. Да и Антуан не стал дожидаться моего ответа, ему было достаточно того, что я не стала сразу же протестовать.
- Эй, гражданин, тащи сюда еще один!
В конце концов, обреченно подумала я, в моем плачевном положении только и остается, что напиться.
- С-с-с-слушай, - язык у меня чудовищно заплетался, и я с трудом выговаривала отдельные слова, регулярно сбиваясь на русский, но это почему-то вовсе не мешало Антуану меня понимать, - научи… научи меня петь Марсельезу.
Просьба была, как мне показалось, вполне актуальная. Раз уж не повезло застрять в революционной Франции, то без этой песни мне точно не обойтись.
- Марсельезу? - Антуан чувствовал себя явно лучше, но в его устах слово все равно прозвучало как “мрсльйз”. - А ты не умеешь?
- Не-а, - ответила я, стараясь смотреть одновременно на мерно покачивающееся звездное небо и себе под ноги. Добром это, конечно, кончиться не могло, меня занесло, и я чуть не врезалась в стену близлежащего дома. Антуан успел подхватить меня за талию и притянуть к себе, не упустив при этом возможности облапать пониже спины, но мне было слишком лень бить его по рукам.
- Да как нечего делать, - заявил он, прокашливаясь. - Слова знаешь?
- Не очень…
- Эх, ты, - протянул он с осуждением. - Отличная песня же. Ладно, слушай и подпевай…
По моим расчетам, до улицы Сент-Оноре мы должны были добраться минут за двадцать. Словом, у меня было полно времени, чтобы научиться.
Следующее утро для меня началось около двух часов дня. Послушав, как гудит в голове несколько колоколов - словно издеваясь надо мной, они совершенно отчетливо вызванивали ритм Марсельезы, - я спустилась вниз, где меня встретила усмешкой Элеонора.
- Хорошо прогулялась?
- Не говори, - простонала я, опускаясь за стол. - Будь другом, налей водички…
Надо было срочно выяснить, где здесь можно купить пива. Иначе дальнейшее общение с Антуаном грозило мне верной смертью. Но тогда, вернув себе способность рассуждать здраво, я поняла, что выйти из дома не в состоянии, до вечера хлестала воду стакан за стаканом и страдала - то ли от нещадной головной боли, то ли от собственного безделья. Без музыки и интернета жизнь неожиданно показалась мне настолько невыносимой, что впору было выть в голос, ощущая себя ни к чему не пригодным ничтожеством. Я пыталась читать, но мозг напрочь отказался воспринимать французский текст, послал меня в далекие дали и отправился отдыхать. Поэтому я лежала на кровати, созерцая стены и потолок и изредка проваливаясь в дрему, и кое-как пришла в себя только вечером, как раз тогда, когда вернулся с заседания Робеспьер.
- Натали, - когда я спустилась вниз за очередной порцией воды, он мигом отвлекся от беседы с Норой, - я хочу с вами поговорить.
Что-то в его голосе мне решительно не понравилось, но я не придала этому особого значения. Можно подумать, мне когда-либо его голос нравился.
- Без проблем, - я не ощущала за собой решительно никакой вины; в конце концов, не будет же он меня за пьянку отчитывать, мне уже давно не четырнадцать, - только я сначала попью.
Он молча смотрел, как я жадно осушаю стакан.
- Может, мне и с собой прихватить? - додумалась спросить я. - Разговор будет долгий?
- Не думаю, - коротко ответил он.
Наверное, в другой раз я бы испугалась, но похмелье сильно притупляет чувство страха, и поэтому в кабинет Робеспьера я зашла, ничего не опасаясь. Он привычно тщательно закрыл дверь, предложил мне сесть и извлек из кармана камзола сложенную вдвое тонкую брошюру.
- Посмотрите.
Я перелистнула тонкие страницы. Ничего особенного, обычная околополитическая газетенка. Стиль у корреспондентов был, если честно, ни ахти - “Публицист Французской республики”, до которого я все-таки добралась парой дней раньше, читался на порядок живее. Поэтому по первым полосам я скользнула взглядом, недоумевая, что интересного для меня Робеспьер мог там найти, но на очередном развороте я едва собственный язык не проглотила.
“Отдых настоящих патриотов”, - гласил заголовок. Небольшая, в пару сотен слов заметка занимала всю страницу, потому что большую часть захватила иллюстрация к ней - карикатура, изображавшая, как я поняла, вусмерть пьяных Антуана и Робеспьера. Талантом художник был, пожалуй, обделен, но он и не стремился к портретной точности: Сен-Жюста можно было легко узнать по сережке в ухе и длинным кудрявым волосам, а его спутника - по полосатому камзолу и белоснежному парику. Особенно детально была прорисована полупустая бутылка, торчащая из кармана Робеспьера, а также рука Антуана, невозмутимо покоившаяся у Максимилиана на филейной части.
“Ой”, - вот первая мысль, возникшая у меня при взгляде на картинку. За ней последовали другие: конечно же, комплекция у меня похожая, недаром пресловутый камзол сел на меня, как влитой, волосы я вчера завязала черной лентой в хвост и наполовину убрала под воротник, наверное, их можно было принять за парик… все это было логично и понятно, но не отменяло того, что я боялась поднять на Робеспьера глаза. И я сидела неподвижно, забыв даже о головной боли, как будто от одного моего шевеления мне на голову должны были обрушиться все небесные молнии.
- Если бы я знал, что вы напьетесь, - ровный голос, раздавшийся над моей покорно склоненной головой, заставил меня всю покрыться мурашками, - то заранее выдал бы вам деньги на посещение портного. Стоило раньше об этом позаботиться.
Я хотела пролепетать что-то вроде “простите”, но могла только сидеть молча и комкать в руках злополучную газетенку.
- Я очень дорожу своей репутацией, - голос Робеспьера даже мог бы показаться мягким тому, кто не знал, о чем речь. - Вы понимаете?
- Понимаю… - прошептала я, сжимая пальцы так, что лист надорвался. - Я не хотела, правда…
- Конечно же, вы не хотели, - Робеспьер отошел от меня, и загремел тяжелым выдвижным ящиком; я ощутила, что горло больше не сковывает холод, и я снова могу делать вдох за вдохом. - И все же сходите к портному, Натали. Завтра же, когда придете в себя. Ладно?
Ощущая, как от запылавших щек жар распространяется по всему моему лицу, я чуть-чуть приподняла голову. Оставалось лишь надеяться, что глаза меня не обманывают: достав из стола небольшую резную шкатулку, Максимилиан открыл ее и принялся отсчитывать купюры.
- Вы не злитесь? - пискнула я, готовая, в случае чего, обратиться в горстку пепла. Взгляд Робеспьера остался прохладным - таким же, как и всегда.
- Нет. В конце концов, это не худшее из того, что могло произойти.
“О да, - пришла мне в голову внезапная мысль, - хорошо, что мы с Антуаном хотя бы не целовались”.