Конец партии: Воспламенение

- Теперь ты, - ухмыльнувшись, тюремщик схватил меня за волосы и резко дернул, заставляя откинуть голову назад. Я вскрикнула и, сделав бесплодную попытку вырваться, ударила его по руке. В отместку он щелкнул ножницами прямо над моим ухом:

- Смирно стой, а то отрежу, чего не надо.

Не сказать чтобы я была в том положении, чтобы мне угрожать, но эти слова неожиданно подействовали на меня подобно парализующему раствору, впрыснутому в вену; я не шевелилась, пока тюремщик орудовал ножницами, только слезы с новой силой покатились у меня по щекам, по счастью - совершенно беззвучно. Я вспомнила дорогу, которую нам предстоит проделать на телегах до площади Согласия, вспомнила эшафот и зависшее в небе лезвие. Как я буду себя вести - взойду по ступенькам сама или меня втащат, захлебывающуюся в истерике, тщетно пытающуюся отбиться от неизбежного? Я не была уверена, что во мне хватит сил, чтобы не опозориться.

- Поаккуратнее, - донеслось до меня сердитое замечание Сен-Жюста: его тоже слишком сильно дернули за волосы, и теперь Антуан, испепелив тюремщика взглядом и отобрав у него ножницы, расправлялся со своими волосами самостоятельно. У него это получилось даже быстрее: не прошло и минуты, как его густые, шелковистые кудри, в которые я некогда любила зарываться пальцами, остались лежать на полу. Впрочем, Сен-Жюсту шел и его новый облик. Думаю, на всей Земле не существовало ничего, что могло бы ему не пойти. Молча он вернул ножницы тюремщику и принялся сосредоточенно распутывать воротник собственной рубашки; лицо его не выражало ровным счетом ничего.

Я дрожала, как осиновый лист, и чувствовала, что опасно близка к новому срыву, и остатки моих сил уходили на то, чтобы держать себя в руках. “Всего лишь дуновение ветерка, - повторяла я про себя, как заведенная, - всего лишь дуновение…”. Но это не успокаивало меня должным образом: когда я увидела, как подошедший тюремщик с силой тянет Робеспьера за волосы, исторгая из того полный муки сдавленный вой, вся моя выдержка оказалась послана к черту.

- Не смей так с ним обращаться, - прошипела я, упрямо встряхивая головой; не ощущать падающие на плечи пряди было непривычно и дико. Тюремщик перевел на меня холодный, рыбий взгляд.

- А то что?

- Проткну твоими же ножницами, - пообещала я, вставая между ним и вновь лишившимся сознания Робеспьером. - Мне уже все равно, а тебе еще жить и жить… с ножницами в заднице…

Вряд ли мои слова показались ему существенной угрозой, но я не была настроена продолжать разговор - просто выхватила из его руки ножницы, не встретив, впрочем, при этом какого-то сопротивления. Тюремщика, казалось, вообще ничего не могло задеть.

- Я сама все сделаю, - бросила я, поворачиваясь к раненому - он неподвижно сидел на подставленном ему табурете, уронив голову на грудь, но упал бы, если б я вовремя не поддержала его за плечо. Я неловко провела ладонью по его волосам - на удивление мягким, разве что чрезмерно грязным от засохшей крови и тюремной пыли. Взгляд мой невольно зацепился за несколько прядей, будто припорошенных инеем - у Робеспьера, которому не было еще сорока, голова была седой примерно на треть.

- Мне очень жаль, - пробормотала я и щелкнула ножницами. Вряд ли из меня вышел бы хороший парикмахер - не добавляло мне ловкости и то, что руки мои ходили ходуном, - но, по крайней мере, я попробовала сделать все аккуратно. Тюремщик продолжал равнодушно наблюдать за мной, а я жалела, что при мне нет пары капель того состава, которым Робеспьер когда-то напоил меня, чтобы предостеречь от позднего (или запоздалого) визита к Дантону. Выпить бы сейчас того чая с фальшивым сахаром и уснуть, ничего больше не ощущая. Тогда пусть рубят голову, пусть делают, что хотят…

- Пора, - на пороге появился третий тюремщик, в котором я с каким-то оцепенелым удивлением узнала своего старого знакомого Луи. Вид у него был до чрезвычайности довольный, в руке он поигрывал тяжелой связкой ключей, а меня, конечно же, не узнал. Впрочем, я думала, что не узнаю сама себя, если мне дадут зеркало - после бессонной ночи и неуклюжей стрижки вряд ли я хоть чем-то напоминала себя прежнюю.

- Пора, - отозвались двое других. Один из них поднял с пола Кутона, другой - обмеревшего, бледного до синевы Огюстена. - На выход, граждане.

Я вцепилась в стену, как в последнюю соломинку, могущую удержать меня на плаву. Паника снова захлестнула меня, сколь я ни старалась ее удержать - при одной мысли о том, что мне скоро придется умереть, все разумные доводы о достойном поведении на эшафоте разом показались мне лишенными всякого смысла. Теперь во мне поднимало голову последнее обреченное отчаяние, и я, ведомая им, была в какую-то минуту опасно близка к тому, чтобы бешено броситься на одного из тюремщиков - это не помогло бы ничем, но отсрочило мою гибель хоть на одну, две драгоценных минуты.

- Эй, а ну подождите! - вдруг раздался в конце коридора живой и звонкий женский голос. Я не поняла в первую секунду, почему от его звучания у меня внутри все замирает, а потом осознала: его обладательница мне знакома.

- Черт, думала, не успею, - в камеру буквально влетела, разгоняя ладонью спертый воздух, пышущая энергией темноволосая девушка; с лица ее не сходила шальная, но какая-то нервная улыбка, а трещала она так, что невозможно было вставить хоть слово. - Вы, идиоты, могли их всех перебить! Где она? Я вас спрашиваю, черт возьми, где она?

- Анжела, - помертвевшими губами прошептала я.

Странно, как она услышала меня за собственным потоком слов, но он оборвался в момент, будто кто-то выключил звук. Медленно Анжела обернулась ко мне, и я окончательно убедилась, что это она - даже несмотря на то, что лицо ее исказила не виденная мной до этого момента гримаса крайнего изумления.

- Наташа? - впервые за полтора года я услышала от кого-то русскую речь, и на секунду она показалась мне не родной. - Наташа, какого хрена?

- Энжи… - это точно был сон, это не могло быть по-настоящему, ведь Анжела осталась там, в другой жизни, которая давно уже была для меня безвозвратно потеряна. Все, что происходило - было лишь миражом, ведь только во сне, до определенного момента казавшемся складным и не лишенным внутренней логики, в конечном итоге могло произойти что-то совершенно невероятное, разом обрубающее все сомнения в том, что все до этого было реальностью. Я схватилась за стену и судорожно попыталась глотнуть воздуха. Дышать было нечем.

- Вы откуда ее привезли? - раздувая от ярости ноздри, Анжела обернулась к ничего не понимающему Луи. - Вы где ее выкопали?

- Она… она была в ратуше, гражданка, - растерянно проговорил он. Ключи в его руке жалобно звякнули, словно бы в подтверждение. Анжела бросила на меня короткий взгляд и нехорошо усмехнулась. К ее чести, она сориентировалась в ситуации мгновенно, не стала задавать лишних вопросов, как сделала бы я, и рассусоливать тоже не стала - просто подошла ко мне и крепко схватила меня за руку.

- Мы уходим, - заявила она по-французски оторопевшему Луи. - Вы совершили ошибку, гражданин. Я ее знаю, она ни в чем не виновата.

- Но… - он все еще пытался что-то ей противопоставить, - но гражданин Фукье-Тенвиль…

- Тенвиль, - отрезала Энжи, - сам жухало, каких поискать. Я ему, если угодно, отправлю потом открытку с извинениями. Но сейчас мы уходим. Уходим, Натали, слышишь?

Она потянула меня к выходу, но я осталась стоять на месте. Все смешалось в моей голове; все происходило слишком стремительно, я не могла уяснить, что происходит, и рассудок вновь начал покидать меня, увлекаемый волнами глухого смятения. Я встретилась взглядом с Сен-Жюстом; в его глазах металась растерянность.

- Ты уходишь? - пробормотал он в тот момент, когда Анжела снова потянула меня за руку - на сей раз небезуспешно, я сделала несколько несмелых шагов, но на этом остановилась. Я не хотела уходить, сердце мое, все мое существо рвалось обратно, к остающимся в камере обреченным и ожидавшей их участи, которая неожиданно показалась мне более привлекательной, чем то, что предлагала Энжи. Я смирилась с тем, что умру, мне больше ничего не нужно!