Страница 142 из 173
На лице Кутона снова появилась усмешка. Отложив бумаги, он произнес почти что весело:
- Вот оно что. От тебя я другого и не ожидал.
- Ты со мной?
Где-то вдалеке колокол мерно отсчитал десять ударов. Скоро откроется заседание Конвента, и там все решится. Робеспьер уже знал, как отреагируют депутаты на то, что он предложит - кто-то сочтет его сумасшедшим, кто-то решит, что им овладела мания крови… все содрогнутся от страха, но сильнее всего те, кто все это время носил в своей душе ужасную, смертельную тайну. Их головы падут, чтобы Республика могла жить. Невиновным бояться нечего.
По крайней мере, в последнее Робеспьеру очень хотелось верить.
- Конечно, с тобой, - Кутон решительно схватил со стола бумаги, прежде чем Максимилиан успел протянуть к ним руку. - Я сам прочитаю это все с трибуны. Давненько я там не был, знаешь ли. Может, в зале будут те, кто знает о моей принадлежности братству, вот на их лица я бы с удовольствием посмотрел.
- Может, они чем-то себя выдадут? - спросил Робеспьер с надеждой. Кутон пожал плечами, прытко устремляясь в проход вперед него на своем металлическом кресле:
- Посмотрим, друг мой. Посмотрим…
Яркое солнце светило им в спину, в окно неожиданно залетело прохладное дуновение ветра, слабо скользнувшее по лицу Максимилиана, и он позволил себе на секунду робко подумать, что, возможно, в своей борьбе не останется одинок.
Если бы он мог представить тогда, как скоро на него со всей безжалостностью обрушится осознание, насколько глубоко он ошибался.
Жара весь день стояла кошмарная, а после полудня стало только хуже, и я, не найдя в доме ничего, чем можно было бы освежить горло, лениво выплелась на улицу с намерением дойти до ближайшего кафе и опрокинуть там пару стаканов ледяного, чтобы зубы сводило, лимонада. Цель мною была обнаружена спустя десять минут неторопливой прогулки и, несмотря на то, что почти все столики были заняты, мне удалось найти место в тенечке и с наслаждением растянуться на стуле. Подбежал парень-официант.
- Чего-нибудь холодного, - попросила я, вытягивая из кармана ассигнат. - И побыстрее, а то я сейчас зажарюсь.
- Как скажете, - кивнул он и скрылся. Не зная, чем себя занять в ожидании заказа, я лениво осмотрела граждан, которые занимали столики вокруг меня. Ничего особенного ни один из них из себя не представлял: кто-то попивал что-то из запотевшего стакана, кто-то поглощал обед, кто-то был углублен в чтение газеты. Я успела задуматься, а не построить ли глазки импозантному мужчине, сидевшему через два столика от меня, но тут официант принес мне лимонад.
- Спасибо, - поблагодарила я, протягивая ему ассигнат. Забрав деньги, парень исчез, и я с наслаждением сделала глоток ледяной жидкости, блаженно ощутила, как она приятной прохладой падает в желудок, и тут в мое слегка мутное от жары сознание вклинился звонкий голос подошедшего мальчишки-газетчика.
- Последние новости, граждане! Новый закон, принятый Конвентом! Не пропустите!
Газета была проправительственная - после шума, связанного со “Старым кордельером”, другой и быть не могло. Мне не хотелось ее покупать - чувствовалось, что ничего хорошего я там не прочитаю, - но мальчишка продолжал назойливо орать, и я отдала бы дороже, только бы он ушел куда-нибудь подальше.
- Эй, крикун, - подозвала я его, - дай мне один номер и катись отсюда подальше.
Он не обиделся - радостно сграбастал с моей ладони деньги, выдал мне сдачу и помчался дальше, оглашая улицу своими выкриками. Про себя позавидовав тому, как иные переносят духоту и высокую температуру, я вздохнула и развернула газету, принялась читать отпечатанный текст, даже не соображая особо, что там написано. Может, если б мои глаза не зацепились за слова “враг народа”, я бы и вовсе ничего не поняла из опубликованного декрета и оставила газету на столике, оставаясь в счастливом неведении. Хотя не уверена, что оно продлилось бы долго.
“Те, кто стремится силой или хитростью уничтожить общественную свободу…”
Я заставила себя сосредоточить внимание на газете, хотя сделать это было чрезвычайно сложно. Но еще несколько глотков лимонада - и я стала способна воспринимать декрет, хотя сознание мое, даже освежившись, отторгало понимание напечатанного - слишком это было дико, слишком, даже несмотря на все уже случившееся, противоречило не только законам человечности, но и здравого смысла.
“Те, кто занимался дезориентацией народа и его представителей, склоняя их к политически неверным действиям…”
“Те, кто распространял информацию, способную вызвать «упадок духа» нации…”
“Те, кто распространял дезинформацию с целью вызвать беспорядки и раскол в обществе…”
“Тех, кто будет вводить в заблуждение общественное мнение, мешать просвещению народа, развращать нравы и общественное сознание, извращать энергию и чистоту революционных и республиканских принципов…»
За все эти и другие преступления, включавшие саботаж, военную измену и стремление восстановить королевскую власть, новый закон предусматривал лишь одно наказание - смерть. Причем шансы остаться в живых у подсудимых теперь выглядели ничтожными - судебная процедура была упрощена до минимума, “враги народа” не имели шансов ни на адвоката, ни на показания свидетелей, которые могли бы высказаться в их пользу. Даже допрос, и тот проводился теперь прямо на судебном заседании!
Мне резко перестало быть жарко. Все мое тело в момент покрылось ледяной испариной. Этого не могло быть, это был всего лишь страшный сон, и я сильно ущипнула себя за запястье, надеясь очнуться от него. Боль кольнула кожу, но на этом все кончилось. Я не спала. Новый закон был реальностью.
Лимонад был забыт, и я помчалась домой, сжимая в руке пресловутую газету. Не знаю, счастьем считать это или нет, но, подбегая к дому, я увидела Робеспьера, который как раз в тот момент отпирал калитку.
- Максимилиан! - гортанно, как будто у меня что-то застряло в глотке, крикнула я.
Он чуть не подпрыгнул от изумления, что и неудивительно - впервые за долгое время я назвала его по имени.
- Да, Натали? - ровно спросил он, оборачиваясь ко мне. Ключ он оставил в замке.
Я сунула ему газету почти в лицо.
- Что это?
Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, о чем я говорю. Из его груди вырвался тяжелый вздох, что значило, что мне сейчас предстоит слушать очередное занудное объяснение, которое не объясняет ровным счетом ничего.
- Натали, поверьте, у нас были причины…
- У вас были причины, - прошипела я, еле сдерживаясь, чтобы не швырнуть в него этой газетенкой. - У вас всегда есть причины убивать людей.
Лицо его перекосилось в мучительной гримасе, которой, наверное, долженствовало меня испугать. Но страха я не ощутила, а вот ненависть - сполна.
- Вы не знаете, - тихо проговорил он, и я заметила, что у него, как всегда в минуты сильного волнения, с силой сжимается в кулак и разжимается правая рука, - понятия не имеете о том, что происходит.
- Я знаю! - воскликнула я, хоть мне не было нужды пытаться его перекричать. - Я знаю, что происходит! Погибнет еще больше людей! Неужели вам не кажется, что крови было достаточно?
Он тяжело посмотрел мне в лицо, и я увидела, что белки его глаз кажутся красными из-за полопавшихся в них сосудов. Пудры на его лице почти не было, и я брезгливо заметила, какого мерзкого, желтоватого цвета стала его кожа. Может, он и рад был бы замаскировать ее искусственной бледностью, но от жары пудра стекала вместе с потом, и я даже смогла увидеть у Максимилиана на щеках следы ее белесых разводов. Это отчего-то показалось мне настолько отвратительным, что я почувствовала, как выпитый недавно лимонад начинает подниматься из желудка обратно.
- Мне казалось, - проговорил Робеспьер со значением и повернул ключ в замке калитки. - Но другим - нет. А теперь извините меня, Натали…
Он мог и не уходить так поспешно. Я бы все равно ничего ему не сказала - была слишком занята тем, чтобы меня не вывернуло наизнанку.