Поцелуй на прощание

— Мне кажется, — бормотал он взволнованно, — мне кажется, что я сейчас совершаю ошибку. Мне кажется, мне не надо сейчас уходить.

— Не беспокойся, Торис, — отстранившись, Наташа коснулась кончиками пальцев его щеки. – Не беспокойся ни о чем.

— Мне кажется, я теряю тебя.

— Не волнуйся. Иди. Это твоя свобода, о которой ты мечтал.

«Мы теряли друг друга уже столько раз, но всякий раз обретали вновь», — невесело подумала Наташа, выпроваживая литовца за дверь и коротко, смазано целуя в щеку. Как завороженная, она смотрела, как Торис нажимает кнопку вызова лифта, машет ей рукой на прощание и заходит в кабину. Затем двери лифта с шумом закрылись, и в подъезде стало совсем тихо.

========== Глава 21 ==========

Глава НЕ вычитана. У меня банально нет времени. Поэтому, если замечаете тавтологию или прочие ошибки - не стесняйтесь мне об этом сообщить.

Наташа захлопнула чемодан и окинула взглядом осиротевшую комнату. Открытые шкафы и ящики, в беспорядке разбросанные по полу вещи, которые было решено не брать с собой, создавали впечатление, что по городу прокатилась невиданная катастрофа, и люди покидали его в спешке, взяв только самое необходимое. Но аккуратно собирать оставленное у Беларуси не было никаких сил. У Украины, судя по всему, тоже.

- Наташа! – раздался из коридора окрик сестры.

- Сейчас! – дрогнувшим голосом отозвалась Наташа. Сделала напоследок глубокий вдох, сказав себе «пора», подхватила чемодан и вышла из комнаты.

Квартира была уже полупуста – большинство, разобравшись с необходимыми бумагами, уже разбежались по своим столицам. Кое-кто, например, Азербайджан, все еще собирался. Бросив чемодан в коридоре, Наташа приблизилась к Ольге, нерешительно мнущейся возле двери кабинета России.

- Ну что, - заглядывая сестре в лицо, несмело проговорила Украина, - пошли?

- Пошли.

Перед тем, как толкнуть дверь, Наташа взяла сестру за руку и сжала так, что та охнула от боли. Как в далеком детстве – чтобы не потеряться, не отстать и не попасть в беду. Когда-то давно за Олей можно было спрятаться, как за стеной, от всех неприятностей, но Беларусь не помнила уже эти времена. Да и сейчас был не лучший момент, чтобы вспоминать о прошлом.

Они вместе шагнули в кабинет и подошли к письменному столу, за которым сидел Ваня. Как и думала Беларусь, всего за несколько дней он обрел себя прежнего и сейчас деловито разгребал ворох проблем, свалившихся на него после распада Союза. Дома он почти не бывал, ночевал прямо в Кремле, и в квартиру заходил, только чтобы отпустить очередного желающего уйти.

Заслышав шаги девушек, Ваня поднял глаза, и на секунду в его взгляде сверкнула такая прогорклая печаль, что Беларусь на секунду даже подумала остаться.

«Нет», - удержала она себя. – «Так нельзя. Ничего уже не будет по-прежнему. Мне надо уходить».

- Вань, - тихо заговорила Украина, - мы уходим.

- Я вижу, - глухо ответил он, доставая из ящика стола два листа бумаги. – Подпишите.

У Наташи тряслись руки, но она заставила себя взять авторучку и склонилась над поданной ей бумагой. Буквы прыгали перед глазами, о том, чтобы уловить смысл написанного, и речи не могло идти. Поэтому девушка просто потянула руку и поставила внизу свою подпись – угловатый росчерк, до которого на одно мгновение сжался весь мир, все, что произошло за последние семьдесят лет. Это было… странно. Странно и необычно, как если бы весь мир встал вверх дном.

Самостоятельна. Независима. Суверенна.

Одна.

Забрав у сестер подписанные листы, Ваня сам расписался на них, звонко шлепнул гербовую печать и протянул обратно.

- Удачи, сестренки. Думаю, мы еще скоро увидимся.

- Что ты имеешь в виду? – спросила Оля.

- Когда я закончу со всеми первостепенными делами, соберемся снова. Думаю, ближе к зиме. Тогда и решим, что делать. Как вы?

Сестры переглянулись.

- Я не против.

- Я тоже, - кивнула Беларусь. Ваня ободряюще улыбнулся им.

- Не бойтесь, я вас не брошу. Если что-то понадобится – сразу звоните. Постараюсь помочь. Договорились?

- Конечно, - Украина вымученно улыбнулась и смахнула со щеки слезу. Беларуси плакать не хотелось. Хотелось только побыстрее уехать из этого дома, вернуться в старую квартиру в Минске, выпить крепчайшего чаю и постараться все осмыслить. А затем… открывающиеся перспективы и возможности были столь широки, что ослепляли чувством растерянности. Беларусь некстати вспомнила, что совсем не привыкла жить одна. Юность она провела в обществе Ториса и Феликса, большую часть молодости – в доме Российской империи, затем… затем провал и перерождение в облике советской республики. Когда именно и при каких обстоятельствах оно произошло, Беларусь даже не пыталась вспоминать.

Из воспоминаний ее выдернул резкий скрип отодвигающегося стула. Поднявшись из-за стола, Ваня приблизился к сестрам и, не говоря ни слова, заключил их в объятия.

- Эх, девчонки, девчонки… - услышала Наташа голос брата где-то над своей головой. – Вы уж не забывайте меня. А?

- Не забуду, - всхлипнула Украина куда-то Ване в плечо. Беларусь молчала, только прижалась к брату так крепко, насколько хватило сил, и замерла так, слушая, как ровно и гулко стучит его сердце.

Они не стали говорить, что вернутся. К чему загадывать?

Подняв голову, девушка увидела, что брат тоже плачет. Не бурно всхлипывая, конечно, как Оля – просто по щеке его катится одна единственная маленькая слезинка. Встав на цыпочки, Наташа осторожно сцеловала эту слезинку и ощутила, как Россия вздрогнул.

- Наташ?

В мире не было в тот момент никого, кроме них двоих. Решив, что терять уже нечего, Беларусь коротко коснулась губами губ брата, и от этого смазанного, какого-то неловкого поцелуя ее как разрядом тока прошило осознание, что все кончено. Есть вещи, которые, разбиваясь, не могут быть более собраны. Конец есть конец.

И тут из коридора раздался писк дверного звонка.

- Кто… кто… - Ваня судорожно облизнул губы и, выпустив сестер, пошел открывать. – Кому еще неймется…

Едва они остались одни, Оля глянула на младшую сестру с осуждением.

- Ну что ты, Наташ. А если бы Торис…

- Закрыли тему, - отрезала Наташа, утирая губы – от мимолетного прикосновения те как огнем горели. – Пойдем отсюда…

В коридоре их застала весьма странная картина. Россия сосредоточенно разглядывал невысокую, почти на полторы головы ниже него, похожую на парня девушку восточного вида, которая стояла перед ним, уперев руки в бока.

- А мне-то говорили, ты откинулся, - произнесла она, улыбаясь и проводя кончиком языка меж белых зубов. – Врали, что ли?

- Я проснулся, - коротко и без всякого намека на дружелюбие ответил Ваня. – Кто ты и что тебе нужно?

Девушка улыбнулась еще шире.

- Забыл, что ли? Я Лейла.

Лейла? Последний раз Наташа слышала это имя столетия два назад, когда Ваня приезжал с Кавказа. Тогда в результате долгой и кровопролитной войны ему удалось присоединить несколько мелких республик, одной из которых и была явившаяся в Москву девушка. И Беларусь, кажется, знала причину ее появления.

- Чечня, - хмуро произнес Ваня. – Зачем приехала?

- Ты меня будешь в прихожей держать? – нахально осведомилась девушка, выразительно поправляя кобуру с пистолетом, висящую на поясе. Взгляд России потемнел.

- Я тебя сейчас с лестницы спущу, - пообещал он, и ясно было, что это не пустая угроза. – Говори, зачем явилась.

Пожевав губу и решив, по видимости, лишний раз не нарываться, Лейла достала из кармана камуфляжных штанов сложенную вчетверо, замызганную бумажку и протянула ее Ване.

- Подписывай, и я сама свалю. Мне тут находиться удовольствия нет.

Взгляд Вани, все более стекленеющий с каждой секундой, скользнул по строчкам. Пусть его безумие не вселяло в душу Беларуси прежнего полуживотного ужаса, но по спине девушки все равно пробежал холодок. От души Наташа посочувствовала Чечне, понимая, что сейчас ей придется несладко.