Поцелуй на прощание

— Я не могу бросить здесь все и уйти с тобой. Я должна поддержать Олю, ей сейчас очень плохо. Без меня, одна, она сойдет с ума. Я приведу здесь все в порядок, займусь… — она нервно сглотнула, — похоронами. И вернусь.

Бледное и усталое лицо литовца осветила улыбка.

— Вернешься?

— Вернусь к тебе. Обязательно. Но сейчас… сейчас иди один.

— Ты знаешь, где сможешь найти меня, — прошептал Торис, наклоняясь совсем близко к ее лицу. – Помнишь тот домик у моря?

— Помню. Но теперь, умоляю тебя, уходи.

Вместо ответа он прикрыл глаза и коснулся губами ее губ. Вздрогнув, Наташа прижалась к Торису всем телом, отвечая на поцелуй, чувствуя, как угрожающе трещит натянувшаяся внутри ледяная сеть. Кажется, в соседней комнате кто-то вскрикнул, но разве это было так важно? На короткую секунду Беларусь действительно готова была бросить все к черту и уйти сейчас, немедленно – только бы никогда не остывало тепло, затопившее ее тело под ласковыми прикосновениями, только бы замереть так и не расставаться больше никогда, никогда…

«Я скучала, Торис».

«Я знаю… я тоже скучал» — он не мог ничего сказать, но Наташа была готова поклясться, что слышит его нежный голос над самым своим ухом.

И тут от порога послышался кашель. Слишком знакомый кашель. До боли знакомый кашель.

— Простите, я, наверное, помешал…

«Нет!»

Еще секунду Наташа со слепым отчаянием цеплялась за заволокшую ее пелену, но уступить голосу, прорезавшему ее как ножом, было невозможно. Она не уловила момента, в который поцелуй оборвался, и Торис невесть как оказался перед ней, загораживая от того, кто зашел в комнату, своим телом.

— Velnias, — прошептал он исступленно и сжал кулаки, но на большее его не хватило. Воздух дрожал от натянувшегося в воздухе напряжения. Наташа приготовилась ко всему – возможно, даже к тому, что Россия и Литва вновь схватятся насмерть. Но чью сторону она тогда примет?

— М… с вами все в порядке? – голос России был слишком вежлив, чтобы можно было поверить, что он издевается. – Я хотел увидеть Наташу…

И тут Беларусь поняла все. Но понимание не принесло облегчения – наоборот, будто взвалило на сердце дополнительный груз. Торис явно еще не осознал до конца, что происходит, но отступил, предостерегающе глянув на девушку. Вкладывая неимоверные усилия в каждое движение, Беларусь сделала шаг к России.

— Здравствуй… Ванечка.

— Ты Наташа, верно? – взгляд лиловых глаз по-детски лучился доброжелательностью.

— Д-да, — чуть склонила голову Беларусь. – Я рада, что ты проснулся.

— Я тоже рад, — брат улыбнулся ей, но улыбка тут же пропала с его лица. – Но, кажется, здесь происходит что-то нехорошее…

Он и был сейчас ребенком. Лишенной памяти, только что переродившейся страной. Наташа знала уже по опыту, что совсем скоро черты его характера восстановятся во всей своей полноте, пережив необходимые изменения, связанные с установлением нового режима, но сейчас перед ней стоял истинный младенец, волею судеб оказавшийся в центре одной из величайших политических катастроф века.

— Вань, — спросила она скорее для того, чтобы увериться полностью, — ты помнишь хоть что-нибудь? Помнишь, как заснул?

— Нет, — покачал головой брат. – Я не помню.

— Тогда я напомню, — вдруг заговорил решительно Торис, оттесняя Наташу и делая шаг вперед. – Вы, товарищ Брагинский, удерживали меня, моих друзей и всех обитателей этого дома силой. Сейчас же мы все уходим. Вы должны признать наш суверенитет немедленно.

Его стальной тон словно резанул Россию в самое сердце. Пожалуй, Литва с лихвой отыграл по крайней мере несколько лет своего пребывания в составе СССР – сейчас он видел Ваню поистине растерянным.

— Силой? – переспросил Россия. – Я должен поговорить на этот счет со своим начальством.

— Ваше начальство сейчас в Доме Правительства, — отозвался Литва. – Позвоните туда.

— Наглый ты, — вдруг выдал Ваня, широко и жутковато улыбнувшись. – Как зовут-то хоть?

Во взгляде его отчетливо промелькнул призрак былой одержимости, и теперь уже литовец был выбит из колеи. Голос его отчетливо дрогнул:

— Т-торис. Торис Лоринайтис. Литва.

— Литва, значит, — повторил Ваня, будто пробуя имя на вкус. – Торис. Ну что ж, позвоню.

Круто развернувшись и шаркая тапочками, он вышел из комнаты. Литва посмотрел на Наташу, переводя дыхание. Кажется, он сам не ожидал от себя такой решимости.

— Ну как?

Если он надеялся встретить в ней поддержку, то Наташа разрушила его надежду.

— Ну и что с того? Раньше ты таким не был, когда это действительно было нужно. Все вы одного поля ягоды. Можете над ним издеваться, только когда он слабый. И ты не лучше. Собирайся и уходи. Я напишу тебе.

Она двинулась прочь из комнаты следом за братом, гордо вскинув голову. Торис схватил ее за рукав.

— Наташа…

— Прекрати, — она стряхнула его руку.

— Я правда хотел как лучше…

— Пинать мертвого льва вы все горазды, — ответила Наташа. – Я пойду к нему. Ему сейчас будет много хуже, чем нам.

Она сделала еще шаг к двери, но ее остановил отчаянный окрик литовца:

— Почему ты все время его жалеешь? Дай тебе волю – ты бы устроила все, как прежде!

— Никогда и ничего не может быть как прежде, — повторила Наташа, не оборачиваясь, и хлопнула дверью комнаты.

Все это действительно было больно, и еще больнее от невозможности сделать выбор. «Да оба они хороши», — неожиданно подумала Наташа с каким-то веселым ожесточением, — «И тот, и другой». Пожалуй, сегодня она увидела и Россию, и Литву в непривычном для нее виде, и из увиденного стоило сделать соответствующие выводы.

В доме было тихо – очевидно, перепугавшиеся республики попрятались по углам. Слышно было только, как Ваня говорит по телефону в коридоре, облокотившись на полку для ключей и сосредоточенно водя ручкой по бумаге:

— Ага… да, записал… их всех? Больше никого не забыли? Точно?.. Да, как только смогу… Хорошо… До встречи, Борис Николаевич.

Положив трубку, он вздохнул, потер виски и посмотрел на исписанный лист перед собой, будто это был его смертный приговор.

— Что тебе сказали? – спросила Наташа, заглядывая в бумагу через его плечо. Логика схем и списков, покрывавших лист, была, как всегда, понятна только одному Ване.

— Этот парниша, Литва, все сказал правильно, — ответил Ваня. – Я действительно должен всех отпустить. Слушай, извини, что я тебя удерживал…

«Только этого еще не хватало», — подумала Наташа. Если у России появится теперь комплекс вины – пиши пропало, все станут такими, как Райвис.

И Торис.

— Меня ты не удерживал, — сказала она, накрывая ладонь брата своей. – Я сама хотела быть с тобой. И не я одна. Украина вот тоже, да и азиаты… Торис немного преувеличил.

Немного ли? «Как все сложно…»

— Как все сложно, — эхом откликнулся Ваня на ее мысли и тут же уверенно улыбнулся. – Я разберусь.

— Конечно, разберешься, — заверила Беларусь, обнимая брата.

Одно точно не изменилось – в его объятиях Наташа вновь почувствовала себя от всего на свете защищенной. Наверное, за эту спокойную, уверенную силу и полюбила она его когда-то, только-только вернувшись из Речи Посполитой, где провела детство и юность.

В прихожую вышел Торис с сумкой в руках. Наташа поспешно отошла от России, будто ее кто-то оттолкнул. Хотя, казалось бы, что было предосудительного в том, что увидел Литва?

— Уже уходишь? – осведомился Россия.

— Ухожу. Приеду на оформление независимости, — ответил Торис, стараясь не встречаться с ним глазами. – После этого, надеюсь, мы с вами распрощаемся.

— Как же распрощаемся? Мы же соседи, — невозможно было определить, искренне он спрашивает, или издевается. Литва предпочел ответить молчанием и, повернувшись к входной двери, щелкнул замком.

— До свидания.

— Я провожу, — сдавленно сказала Беларусь.

— Не буду мешать, — усмехнулся Ваня и, напевая, направился в ванную. Кажется, к нему вновь возвращалось хорошее настроение и уверенность в себе. Россия не успел скрыться за дверью, как Торис обнимал уже Наташу, прижимая к себе так сильно, будто хотел слиться с ней в одно целое.