Страница 14 из 47
— Что?..
— Люблю, — повторил Литва упрямо и отвернулся. На языке у Беларуси крутилось множество слов, но выдавить из себя девушка смогла только одно:
— Давно?
— Давно, — коротко ответил Торис, не глядя на нее. – Уже лет… пятьсот.
Девочка скептически разглядывает розовое в кружевах платье, в которое ее вырядили, и недовольно хмурит точеный носик. Зато развалившийся в кресле Польша пребывает в крайней степени восторга.
— Тотально, шикарная шмотка. Это я тебе как спец говорю.
— Мне не нравится, — отрезает девочка, одергивая юбку. Феликс цокает языком.
— Да ты на себя погляди. Ты же, натурально, красавица.
Девочка смотрится в гигантское, во всю стену зеркало, но видит там только разряженную куклу, которая на нее саму не похожа ничуть.
— Мне не нравится.
— А я говорю – красавица. Вот подрастешь немного, — со знающим видом говорит Польша, — и Лит на тебе женится. Он мне уже говорил…
— Не женится он на мне, — отрезает девочка и отворачивается. – На мне Ваня женится, вот.
Беларусь схватилась за виски, чтобы успокоить разыгравшуюся ноющую боль, потерла. Мысли путались, и выделить среди них хоть сколько-нибудь связную казалось невозможным. А капающая где-то в трубах вода бесстрастно отсчитывала неумолимо утекающее время.
— Послушай, — наконец выговорила девушка, глядя в лицо Торису, — ты хороший друг. Я тебе говорила, что ты хороший друг. Но я тебя не люблю, понимаешь? Я люблю Ваню.
— Понимаю, — совсем тихо сказал Литва и уткнулся лбом в колени. Наташа подумала, что можно сказать еще, чтобы приободрить его.
— Ну… хм… я все равно к тебе очень хорошо отношусь.
Приободрить не вышло, он только неопределенно пожал плечами и остался сидеть неподвижно. И тут случилось самое страшное – снизу загрохотали тяжелые шаги.
— Торис, — опасливо оглянувшись на нижний пролет, прошептала Беларусь, — я была бы рада, если бы мы просто были друзьями. Как раньше.
Повисшая за этим пауза была мучительно долгой. Наконец Литва поднял голову, вновь посмотрел на Наташу и вдруг, вымученно улыбнувшись, протянул ей руку.
— Хорошо. Как раньше.
— Отлично, — радостная, что это недоразумение разрешилось, Беларусь ответила на рукопожатие, и в этот момент перед ними возник Ваня. Если бы сумасшествие можно было увидеть, то, несомненно, оно исходило бы от него волнами в тот момент. Но, даже будучи невидимым, оно затопило маленькую лестничную клетку и удушливой волной нахлынуло на сидящих на лестнице стран.
— Торис, — мерно произнес Россия, не глядя на сестру, — мне нужно с тобой поговорить.
Беларусь перевела взгляд на Литву. Тот, дрожа всем телом, попытался встать, споткнулся и снова оказался на ступеньках. Думая помочь ему встать, девушка подскочила на ноги, и тут только Ваня заметил ее.
— Наташа, — позвал он, не меняя голоса, — иди домой.
— Но, Ваня…
Литва тем временем поднимался, пошатываясь от ужаса и цепляясь за перила. Сила духа явно изменила ему.
— Наташа, — повторил Россия, — иди домой. Мы скоро придем.
— Иди, иди, — шепнул Литва, делая энергичный жест рукой. Переводя взгляд с одного на другого, Наташа сошла со ступенек, осторожно прошла мимо брата, бросила последний взгляд на Ториса и, почти плача от безысходности и невозможности что-то изменись, побежала вниз, будто за ней гналась стая демонов.
— Они скоро придут, — ровно сказала Наташа, заходя в гостиную. Она старалась упорно игнорировать обращенные на нее взгляды – кто-то смотрел с нескрываемым интересом, кто-то с ужасом, кто-то почти с отвращением. Только в красных глазах Гилберта, демонстративно не притрагивавшегося к выпивке, сверкала ядовитая насмешка. Против воли девушка ощутила, как у нее сжимаются кулаки. Да кто он такой…
— Беларусь, — ее тронул за плечо успевший неведомо как протрезветь Латвия, — с Торисом все в порядке?
— Пока что, — подрагивающими руками Наташа налила себе стопку водки, поднесла ко рту, но в последнюю секунду пить передумала и поставила обратно с такой силой, что расплескала половину себе на запястье. Латвия тут же прикончил то, что оставалось на дне. Видимо, он понял суть ответа.
Напряженное молчание висело в гостиной, пока из коридора не послышался хлопок двери. Подобно ветру, в гостиную внесся Торис, едва не снес на своем пути стол, схватил бутылку водки и присосался к горлышку.
— Торис! – воскликнула Наташа под всеобщее аханье. – Ты что?
— Я? – Литва на секунду отвлекся от бутылки, и видно стало, что у него смертельно бледное лицо, осатаневший взгляд и то ли синяк, то ли след от удара на шее, ближе к плечу. Одна из пуговиц на рубашке была оторвана. По гостиной пробежала рябь перешептывания.
— О, Господи, — прошептала Наташа, чуть ли не силой отнимая у друга бутылку. – Что он с тобой сделал?
Литва тут же забрал водку обратно и сделал еще один глоток.
— Можно, я не буду рассказывать?..
Бегло девушка осмотрела его. Следов крови не было видно, но такой взгляд и такое поведение было вызвано явно не милым разговором по душам.
— У тебя… синяк, — тихо сказала Наташа, указывая на собственную шею. – Вот тут.
— Синяк?.. – Литва судорожно поправил воротник рубашки и вдруг, странное дело, покраснел. – А, да, спасибо.
— Больно, наверное…
Тут же все шепотки смолкли. В гостиную зашел Россия. Вид у него был совершенно довольный, как у кота, объевшегося сметаны, но во взгляде не было и тени безумия. Окинув всех лучезарной улыбкой, он громко спросил:
— Что молчите, а? Продолжим праздновать!
Все облегченно вздохнули и, как ни в чем не бывало, вернулись к своим разговорам. Только Наташу томило невнятное ощущение чего-то неправильного, что ее ум пока не мог постичь. Но поразмышлять ей не дала Оля, возникшая рядом словно из ниоткуда и сунувшая в руки пустую салатницу.
— Сходи на кухню, положи еще, ладно? Вмиг все расхватали, не наготовишься…
— Ага, — кивнула девушка и поплелась по коридору, преодолевая искушение хватить треклятую салатницу о пол и, уткнувшись носом в стену, позорно разрыдаться. Вечер получился излишне богатым на переживания, а к такому Беларусь не привыкла. Ее могли бы, пожалуй, спасти несколько минут покоя, но даже на кухне ее не пожелали оставить в одиночестве.
— А, младшенькая, — возникший у девушки за спиной Пруссия с хрустом поедал яблоко. – Я-то думал, у меня самый трудный младший брат. Но теперь вижу, что ошибался.
Беларусь подавила желания надеть ему на голову кастрюлю с оливье и молча продолжила поиски подходящей ложки. Гилберт откусил еще кусок.
— Не, Запад, конечно, падок на всякие заморочки. Но такого он никогда не делал.
Наташа, найдя наконец-то ложку, начала накладывать салат в тарелку.
— Ну и я, конечно, так не палился, как водочник. Только полный придурок не поймет, что они с этим щупленьким вытворяли.
— Да? – Пруссия умел вызвать интерес. – И что?
— Тебе сколько лет? – вдруг ни к селу ни к городу осведомился Гилберт. Наташа закончила перекладывать салат и теперь утрамбовывала его ровной горочкой.
— Думаешь, я точно помню?
— Я не то имел в виду. Ты, когда людям представляешься, что говоришь?
— Ну… шестнадцать, — Беларусь не могла понять, куда он клонит. – Семнадцать. По-разному.
— Ну тогда фиг тебе с маслом, — отвратительно засмеялся Пруссия. – Рано тебе еще знать про такие вещи.
«Главное, не сорваться», — стучало в голове. Но это было бесполезно, нервы и так были напряжены, словно струны.
— Гилберт, — медленно проговорила Наташа, взглядом отыскивая на столе подходящее орудие, — тебе когда-нибудь разбивали морду сковородкой?
Смех Пруссии стал еще громче.
— И не раз, поверь.
— А… — схватив попавшийся под руку нож для резки колбасы, девушка подлетела к пруссаку и приперла к дверце холодильника, приставила острие к бледной тонкой шее, — а глотку тебе перерезали, сволочь фашистская? А?!