Каштановый прииют

В общежитии стояла приятная тишина. Было слышно, как ходят люди, как администратор что-то печатает на клавиатуре Макинтоша. Вильям уже битый час сидел на кухне и пытался успокоиться. Странное событие не укладывалось в голове, оно не вписывалось в картину мира, к которому он привык. Натерпевшись ужасов во имя бестелесной сущности, судя по рассказам жестокой, мстительной и мелочной, он отказался от любой мистики. Поверить в мистику — значит, поверить в бога, а его Вильям не чтил и не уверовал. Бог был просто словом, которым прикрывали издевательства над ним. Во имя чего? Во имя изгнания дьявола. Ещё одно страшное, но бесполезное слово. Но сейчас… Он видел всё это собственными глазами. Но готов ли он поверить им? Могут ли ему врать собственные глаза? Он стоял на распутье, страшном, пугающем до нервной дрожи. Поверить в то, что произошло, означало принять тот факт, что мистика существует, что душа, бог, привидения и дьявол не просто слова. Не поверить в это — значит, принять факт обмана. Обмана собственного восприятия, признать себя больным. И то и другое угрожало, висело над головой как топор. Прав Дитмар. Судьба как топор, рубит не глядя. Только что с этим делать, как с этим жить?

— Вильям, привет, — на пороге появилась Ликка, сияющая, как начищенная монета. У неё сегодня был выходной. — Гляди, какой свитер я себе купила, — она скинула куртку и пару пакетов на лавочку у стены и приняла модельную позу.

— Красивый. В Карлайл ездила?

— Да, отдыхала от этого всего. Смена обстановки часто очень помогает. Возьми выходной, поедь в кафе.

— Я подумаю. Ликка, могу задать тебе вопрос, ты не спешишь? — она села на стул напротив и налила себе чаю в кружку.

— Вообще нет, я только завтра на дежурство ухожу.

— Ты у меня как-то спросила, не боюсь ли я оглядываться. Так вот… Что я по-твоему могу там увидеть?

— В смысле? — Ликка выпрямилась на стуле. Вильям и без того понял, что этим вопросом её напугал, но ходить вокруг и около уже не было сил.

— В прямом. Что стоит за спиной такого, что мне не стоит видеть? Все эти шаги, дыхание, мужчина в коридоре. И ты сказала, что спотыкалась на ровном месте. Так я не споткнулся, меня дёрнули за грудки так, что я упал. Что это было? — Ликка поджала губы и опустила лицо.

— Как будто я знаю… Если бы я хотя бы понимала… Я бы тогда не боялась так сильно, как сейчас.

— Может быть, у меня галлюцинации? — Вильям отхлебнул чаю и откинулся на спинку стула. — Может… Утечка газа? Мало ли, здание старое.

— Тогда уж всех бери в расчёт. Никто пока, кроме тебя, так открыто об этом не говорил, но ты не один такой. Мы все такие…

— Что?

— То, что ты видел в коридоре ночью, это не впервые. Я тоже видела силуэт мужчины несколько раз. Просто… Сейчас ещё это убийство, оно сделало нас нервными, и мы начали на эту тень так реагировать. Может, это и убийца, а может и…

— И кто? — Вильям наклонился вперёд через стол.

— Знаешь, я здесь почти с самого открытия отделения. Врачи тут меняются часто, а младший персонал — нет, — Ликка поправила волосы и наклонилась к Вильяму поближе, заговорщически поманив пальцем. — Нам проводили экскурсию по больнице тогда, знаешь, это же музейное поместье, тут даже комнаты расположены, как и тогда, никто ничего не перестраивал. И… В общем владелец этих угодий Даррен Шенн, он был коллекционером, там хранились его коллекции. И монетки, и марки, и книг целая куча, каждой коллекции по комнате. И там же была его летняя спальня. Короче, как я поняла… Он умер на нашем этаже, захлебнулся в ванной, когда инсульт случился. Ну это так, слухи. Может на самом деле это просто бред. Но в общем… Я думаю, что это призрак ходит по отделению. — Вильям даже не попытался скрыть удивление. Он впервые об этом всём слышал, никто и ничего ему не говорил. Как интересно. — Ты можешь мне не верить, но давай начистоту, ты ведь видел, как предметы сами двигаются, слышал эти странные звуки… — Вильям поджал губы. Он не видел никакого смысла спорить с Ликкой. Потому что в противном случае нужно признать, что у них массовые галлюцинации, и они все больны. А признавать реальность болезни страшнее, чем реальность привидения.

— Ликка… Даже если и есть призрак… Как тебе сказать… Дитмар говорит, что у него есть друг. Некто, кто пытается им помочь, и нам тоже. Может, он о призраке, может, о ком-то из персонала. Но чего точно не может быть, так это того, что убил призрак. Ну не может бестелесное влиять так на материальный мир. Да и, в конце концов, каков тогда мотив? Даже у привидений в книгах и фильмах есть мотивы. Если бы он хотел нас прогнать, он бы это уже давно сделал, и убивать никого не надо. Убийца не призрак. Он гораздо страшнее.

— Я понимаю, но… Очень страшно теперь… Знаешь, когда в маленьком мирном городке, где даже двери на ночь не запирали, происходит убийство, и даже после того, как убийца вроде пойман, все жители боятся выходить в сумерки, оглядываются и закрывают двери и окна на замки.

Вильям понимающе кивнул и отпил чаю. Вряд ли кто-то сможет внятно ответить на его вопрос. Он, дипломированный мозгоправ, который может даже с буйным найти общий язык, перестал находить общий язык с самим собой. Пожелав Ликке хорошего вечера, Вильям забрал кружку с чаем и пошёл к себе. У него есть над чем подумать, в верхнем ящике комода его ждал верный помощник — блокнот, который он принёс сюда в самый первой день работы.

Итак, что он имеет? Кольцо на указательном пальце и размагничивающее устройство, больше ничего. Маленькая дверца, комната внизу. Это должны быть реальные объекты. И, с учётом того, что пациентов ночью уводят туда, это должно быть расположено так, чтобы не нужно было ходить мимо поста. Может, что-то вроде люков в полу? Нет, вряд ли. Прямо под ними отделение дожития. Не им же на голову? Да и там бы уже врачи заметили. Вопросов всё больше. Не умеет он добывать ответы, зато как хорошо научился задавать вопросы. Выудить что-то из головы пациента в принципе не просто, но в этот раз всё как-то особенно тяжело. Потому что ни разу ещё он не был ограничен во времени. Дитмар сказал, что хочет дожить до Рождества, и почему-то мозг тут же выделил это как дедлайн, и если до того Вильям не разберётся, может случиться что-то ужасное настолько, насколько возможно. Судорожно зарывшись пальцами в волосы, он снова взял в руки карандаш. Комната внизу. А если подвал? Пациенты наверняка сопротивляются, кричат, а вот если эта комната в подвале, то можно и не услышать. На первом этаже ночью только охрана на посту, и всё. Но как незаметно вывести туда пациента? Маленькая дверца. Не люк же. Профессор сказал, что уже осматривал вентиляцию, и туда бы никто не пролез. Хотя щуплый Дитмар мог бы, конечно. А вот тот же мистер Бейкер или там мистер Смит — нет. У первого был живот, да и он в принципе был тучным мужчиной. А у второго были широченные плечи, хоть он был костлявым, не прошли бы именно плечи. Что может быть маленькой дверцей? Все двери в отделении были одинаковыми, даже в кладовку вела такая же створка, как и в остальные комнаты. Только в палаты были полуторные, а в кладовки чуть более узкие, чем в кабинеты. И что за друг Дитмара, который хочет помочь? Верить в мистику не хотелось, она оправдывала собой любой бред, любые события просто потому что мистика же. Излишне в неё уверовав, можно потерять все остатки здравого смысла, и тогда даже пролитый по неосторожности кофе станет проделками полтергейста. Нет, нужно до последнего сохранять критическое мышление и попытаться сначала приложить к ситуации все не мистические объяснения.

Часы показывали половину одиннадцатого, сна не было ни в одном глазу, но буквы уже начали плясать, а смысл — сбегать под кровать. Вильям потёр глаза рукой. Нет, хватит этих мытарств. Сейчас пойдёт, выпьет на сон грядущий горяченького чая и ляжет спать. От того, что он будет пялиться в блокнот, ничего нового он не надумает. Тихонько спустившись на первый этаж, чтобы не разбудить менее нервных коллег, он уже пошёл к столовой, как замер. Кто-то явственно рыдал. Тихо, беззвучно, только тягая сопли и тяжело дыша. В комнате отдыха горел тусклый свет, значит, кто-то так же, как и он, не может спать. Остановившись в проёме, он поджал губы, рассматривая Лэри, сидящего с ногами в кресле. Он прикрывал рукой глаза и пытался проглотить рыдания.