Каштановый прииют

— Лэри, — Он вскинул красное опухшее лицо на Вильяма и сжался в кресле.

— Я что, так громко сморкался? Прости…

— Нет, я просто не спал, — Вильям уже хотел пройти дальше, в столовую, но тяжело вздохнул и подошёл к Лэри. Он не может всё так бросить.

— Что с тобой? У меня умерли трое пациентов, убили себя сами, изощрённо, жестоко. Луиса же убили, ни ты, ни он тут не виноваты, — он положил Лэри руку на плечо, отчего тот вздрогнул. — Что с тобой, расскажи. Пожалуйста.

— Я не думал, что всё повторится… Блять, — Лэри всхлипнул и закрыл лицо руками, снова захлёбываясь воздухом.

— Может, воды принести? Или там успокоительного?

— Я и так на успокоительных. Мне гораздо легче, чем неделю назад… Ма… — он болезненно захлебнулся и откашлялся, пытаясь вернуть себе голос. — Ма-а… Мать. Мне было шесть, когда она повесилась, — Лэри запрокинул голову в потолок и сцепил зубы, с бульканьем втягивая воздух. — Она бросила меня на отца, на его новую жену… На эту старую клюшку бабку… Как я её ненавижу! — Вильям всё же решил обнять его, чтобы тот так не захлёбывался воздухом. Ещё немного — и истерика дойдёт до пика, надо чем-то снять.

— Знаешь… Дитмар сказал очень интересную вещь. Что наши страхи — оружие. Не только пациентов, но и наши, — Лэри поднял на него зарёванное лицо. — Ты никому не рассказывал об этом?

— Главврачу перед похоронами. А так может и ляпнул где-то, не помню… Я не поверил, что Луис повесился, не поверил, потому что не может быть таких совпадений! Не может! — С сиплого шёпота он сорвался на вскрик и тут же закрыл рот руками. — Я теперь думаю, что, может, и мать убили. У меня какие-то приступы паранойи… Как я устал от допросов, от этого всего… Когда меня уже отпустят… Я даже работать не хочу уже, хочу уехать только отсюда…

Вильям прижал его к себе, давая опереться, и поднял с кресла. Нет, всё же нужно воды, а ещё лучше горячего чая. Он знал, что даже присутствие кого-то рядом иногда помогает пережить самые сложные моменты жизни. Нужно только не принимать всё к сердцу. Хотя это будет самым сложным делом, уже поздно, уже не получится. Ощущение чего-то, что надвигается на них всех громадой, невозможно было отогнать. Все врачи отделения, весь персонал, это уже так просто не скрыть. Они все боятся.

Бежит. Быстрее и быстрее, спотыкаясь, оскальзываясь. Лес, какой-то красный, отвратительный, красный тусклый свет от красной луны, туман стелется по земле. Красная трава шелестит, как бумага, режет босые ноги, и вдруг увеличивается, тянется к шее. Или он становится меньше? Кто-то идёт. Кто? Пригибается, прячется в траве. Почему трава такая высокая? Свет, резкий, как от прожектора, страх. Прячется в траве, потому что кто-то дышит. Громко дышит, очень громко. Свет исчезает, и он поднимает голову над травой. Боже, что это? Человек, весь в чёрном, похожем на плащ и платье одновременно, в руках окровавленный серп и фонарь. А на голове мешок. Кто это? Он успевает только заметить, что одна рука висит, пришитая кое-как, и из неё торчит вата, прежде чем этот кто-то решает обернуться. Пригибается, ложится в траву.

— Доктор…

Рядом Дитмар. Откуда? Он держит его за руку и смотрит заплаканными глазами. В одной больничной пижаме, босиком, в волосах красные листья. Сжимает руку. Он поможет, выведет отсюда, поможет, выведет. Тянет за собой, ползком из травы к густым зарослям каких-то кустов. Алые листья качаются на лёгком ветру. Громкое дыхание монстра где-то далеко и близко одновременно. Кусты смыкаются над ними, как купол. Он протягивает к Дитмару руки, пытаясь выбрать листья из волос.

— Не надо…

— Что ты делаешь в моих кошмарах? Почему? Я хочу тебя защитить, но я не могу! — срывается, хватает Дитмара за грудки, заставляя посмотреть в глаза, но тот отводит взгляд и смотрит куда-то над плечом. Снова.

— Я не желаю вам зла. Вы хороший. Просто… Вы поймёте. Но может быть поздно. Ведь есть то, что невозможно вернуть… Разум, доктор.

А где монстр? Где его дыхание? Он понимает, куда с таким ужасающим равнодушием смотрит Дитмар. Пальцы сами собой разжимаются, Дитмар как тряпичная кукла стекает ему под ноги, от накатившего кошмара начинает колотить. Он медленно оборачивается. Чтобы увидеть то, что видеть не стоит.

Дневная смена в четверг всегда была муторной. В этот день с Дитмаром если и удавалось поговорить, то совсем немного, так, едва перекинуться парой фраз. Блокнот полнился записками, похожими на те самые доски с газетными вырезками, соединёнными красной нитью. Разобраться в этом грязном бардаке было под силу только опытному детективу или самому гению-маньяку. А разбираться в этих завалах нужно было срочно. Вильям старался и читать блокнот, и бдить за пациентами одновременно. Благо, здешние постояльцы не разбредались, сидели, куда посадили, и занимались своими делами. Сегодня приходили двое ребят из местного театра, они разучивали в пациентами стихи, читали пьесы по ролям, занимались, как с малыми детьми. Пациентам такие занятия явно на пользу. Только вот Дитмар старательно отмалчивался. И это тревожило. За окнами начинались ранние сумерки, уже ужасно холодные. Вильям карандашом делал в блокноте пометки, стараясь выстроить логическую цепочку, которая бы привела его к предполагаемому убийце. Или хотя бы намекнула. Если вывести отличительные черты, можно сделать хоть какие-то выводы. Вместе с ним на смене сидела Кристи, она то и дело шуршала одеждой и листами папок. Вильям слишком глубоко погрузился в свои записи, поэтому не сразу понял, кто его тормошит за плечо. Когда он вскинул голову чуть не столкнулся с Кристи лбом. Она хмыкнула и заправила прядь пергидрольных гладких волос за ухо.

— А где Мелиса? — Вильям окинул взглядом зал отдыха и нахмурился.

— Она вроде уходила в туалет?

— Да. Я пойду проверю.

Кристи отложила папку с назначениям лекарств и быстро вышла из зала. А Вильям привстал и принялся оглядываться. Дитмар сидел на подоконнике спиной к комнате и приложив голову к откосу окна. Он с самого утра был удивительно тихим и молчаливым. Даже когда Вильям попытался с ним заговорить, он подозрительно промолчал, как будто что-то скрывал. Присев на стул за стойкой, Вильям взял в руки папку, которую изучала Кристи, и хмыкнул. Есть возможность посмотреть, какое лечение назначено Дитмару. Аккуратно перечислены препараты рукой профессора, дозировки, психотерапия с ним, кое-какие тесты, ничего такого. Взяв ручку, он задрал рукав свитера и принялся на руку выписывать препараты. Почитать бы на досуге, для чего эти таблетки. Он едва успел опустить рукав и отложить ручку, как к нему подбежала Кристи. И без слов по её лицу было видно, что произошла очередная дрянь.

— Мелисы нигде нет.

— В смысле? — несмотря на то, что, благодаря Дитмару, Вильям был готов к чему угодно, он всё равно испугался. Потому что, в конце концов, одно дело — знать, что с пациентом. Другое — не знать и не понимать ничего.

— Пропала она, я всё обыскала, — Кристи натурально тряслась в панике. За ней уже маячил бледный Джордж. Ещё после смерти мистера Бейкера по отделению как призрак бродил панический страх повторить судьбу Лэри. И, похоже, Джордж следующий. На благополучный исход этой ситуации Вильям не надеялся.

— Так, блин… Поднимай всех, сообщи профессору, нужно её искать.

— Сейчас.

Дождавшись, когда она уйдёт, Вильям вышел из-за стойки и присел в кресло так, чтобы контролировать всех пациентов, как мать-орлица. И опять в его смену, что это за мистика? Слишком много каких-то странных совпадений. Нужно вспомнить, кто ещё сейчас в отделении, кто может быть причастен. Проблема только в том, что днём в отделении куча персонала, администрация, все врачи… Многовато подозреваемых. Услышав оживление в коридоре, Вильям кивнул медсестре за стойкой, чтобы та прикрыла дверь. Пусть лучше пациенты ничего не знают. Сохранить себя и других в этих обстоятельствах становится первоочередной задачей. В зал быстро вошёл мистер Монтгомери и, пролистав журнал смены, подошёл к Вильяму.