Урания

Это они, они самые! Но как они сюда попали? Откуда и каким путем?

Я узнал, что знаменитый астроном, открывший Нептун, послал часы в починку к одному из лучших часовщиков Парижа, а тот, получив из Китая старинные астрономические часы, крайне интересные, предложил их в обмен за Уранию, на что и последовало согласие директора. Между тем Георг Сперо, которому была поручена эта сделка, перекупил произведете Прадье, чтоб подарить его мне в благодарность за уроки математики, которые я когда-то давал ему.

С какой радостью я снова увидел мою Уранию! С каким блаженством я любовался ею! С этих пор я никогда не расставался с этим прелестным олицетворением небесной музы. В часы моих занятий прекрасная статуя стояла передо мной. Она как будто напоминала мне речи богини, предвещала судьбы астрономии и руководила мною в моих юношеских стремлениях к науке. Впоследствии не раз более страстный чувства могли соблазнять, пленять и смущать мой дух. Но я никогда не забуду идеального чувства, внушенного мне музой звезд, не забуду ни воздушного странствия с нею, ни дивных панорам, которые она раскрывала перед моими взорами, ни истин, поведанных ею о пространстве и строе вселенной, ни счастья, которое она доставила мне, определив мне уделом спокойное созерцание природы и науки.

Часть II. Георг Сперо

I. Жизнь

Горячий отблеск заката разливался в воздухе, как золотое сияние. С высот Пасси[17] открывался вид на громадный город, который в то время, более чем когда либо, казался не городом, а целым миром. Всемирная выставка 1867 года[18] сосредоточила в Париже все обольщения, прелести века. Цветы цивилизации блистали здесь яркими красками, как бы сгорали от своего собственного аромата, изнемогая среди горячки наслаждений. Здесь собрались монархи Европы. Они присутствовали при последнем, блестящем торжестве империи; науки, искусства, промышленность сыпали своими новыми произведениями с неистощимой щедростью. Это было какое-то общее опьянение, овладевшее и людьми, и предметами. Полки военных маршировали с музыкой. Экипажи быстро сновали по всем направлениям. Миллионы людей кишели в пыли бульваров, набережных, аллей. Но самая пыль, позлащенная лучами заходящего солнца, казалась ореолом, увенчивающим великолепный город. Высотные здания, купола, башни, колокольни – все это освещалось пламенем огненного светила. Издали доносились звуки оркестров, сливавшиеся с неясным гулом голосов и шумом суеты. Этот ясный вечер, заканчивая ослепительно-прекрасный летний день, наполнял душу каким-то неизъяснимым чувством довольства и счастья. В нем символически выражалось могущество великого народа, достигшего апогея своей жизни и богатства.

С высот Пасси, с террасы сада, повисшего, как во времена Вавилона, над рекой, лениво катившей свои воды, два существа, облокотившись на каменные перила, молча созерцают шумное зрелище. Глядя сверху вниз на это волнующееся море людское, они чувствуют себя счастливее в своем тихом уединении. Нежели как все атомы этого вихря, они не принадлежать к суетному свету? Неужели они витают над этой сутолокой в чистой, прозрачной атмосфере своего счастья? Они задумчивы, сердца горят любовью, души их живут полной жизнью.

Молодая девушка, во всем расцвете своей восемнадцатой весны, жизнерадостная, счастливая своей любовью, задумчиво любовалась апофеозом заходящего солнца. Ее мысли были далеки от миллионов людей, копошащихся у ее ног. Она рассеянно смотрела на пылающий диск солнца, опускающийся за пурпурные облака запада. Она вдыхала благоуханный воздух, насыщенный ароматом роз, и чувствовала во всем существе своем спокойное блаженство, звучащее в сердце ее, как чудный гимн любви. Белокурые волосы окружали ее чело воздушным ореолом и ниспадали пышными прядями на тонкую, стройную талию. Голубые глаза, окаймленные длинными темными ресницами, как будто отражали в себе лазурь небес. Руки, шея молочной белизны позволяли угадать тело нежное и эфирное, с розоватым оттенком. Ее щеки горели ярким румянцем. В общем, она напоминала маленьких маркиз, изображенных художниками XVIII-го века – этих хрупких фигурок, рождавшихся для какой-то неведомой жизни, которой им не суждено долго наслаждаться. Она стояла, облокотившись на балюстраду. Друг ее, только что обвивавший рукою ее талию, любовался вместе с нею картиной Парижа и слушал гармонические звуки музыки, теперь сидел возле нее. Казалось, он забыл и о Париже, и закате солнца, и любовался только своей грациозной подругой. Сам того не сознавая, он смотрел на нее странным пристальным взглядом, наслаждаясь ее лицезрением, словно видел ее в первый раз. Он не мог оторвать глаз от этого прелестного профиля и обвивал ее взором, словно гипнотизируя.

Долго молодой студент оставался погруженным в созерцание. Студент… Неужели он еще студент в 25 лет? Почему же не оставаться студентом всю жизнь? Еще недавно наш учитель, Шеврель, празднуя свою сто третью годовщину, называл себя старейшим из французских студентов.

А вот Георг Сперо очень рано закончил гимназически курс, который не научил его ничему, разве только привил привычку к труду затем он с неутомимым усердием углубился в разрывшие великих проблем естественных наук. В особенности увлекала его астрономия. Я познакомился с ним, если припомнит читатель, именно в парижской обсерватории, куда он поступил шестнадцати лет. Там он невольно обратил на себя внимание довольно странной особенностью: он был лишен всякого честолюбия и не стремился ни к каким наградам или повышению. Как в шестнадцать лет, так и в двадцать пять, он постоянно считал что вот-вот умрет, рассуждая, что в сущности, жизнь скоро проходит, поэтому не стоить к чему-нибудь стремиться, чего-нибудь желать, кроме счастья изучать и узнавать. Он казался необщительным, хотя в действительности у него был веселый, детский характер. Одаренный необыкновенной деликатностью чувств, он казался сдержанным в отношениях с людьми, так как малейшее разочаровано причиняло ему искреннее страдание. Рот его, очень маленький, красиво обрисованный, как будто все время кривился в улыбке. Однако он казался скорее задумчивым, созданным для молчания. Глаза его, неопределенного цвета, напоминавшие сине-зеленый оттенок морского горизонта, менявшийся, смотря по освещению и личному настроению. Кроме того глаза его светились внутренним пламенем, хотя внешне он выглядел обыкновенно кротким и ласковым. Но случалось, что эти глаза сверкали как молнии, или казались холодными, как сталь. Взгляд – глубок, иногда странный и загадочный. Уши у него были маленькой, изящной формы – мочки казались слегка приподняты – что считалось признаком тонкого ума. Широкий лоб при довольно маленькой голове, казавшейся несколько больше, благодаря прекрасным курчавым волосам; борода шелковистая, каштановая, слегка курчавая, как и волосы. Он был среднего роста, и вся фигура его отличалась природным изяществом.

Никогда он не поддерживал ни с кем из нас товарищеских отношений. В праздничные дни, в часы застолья, он всегда отсутствовал. Постоянно погруженный в свои занятия, он словно философски камень искал, или квадратуру круга, или вечный двигатель. Я не помню, чтобы он с кем-нибудь дружил, кроме разве меня, да и то не уверен, что вел себя со мною совершенно откровение. Может быть, впрочем, он никогда в жизни не имел других событий житейского свойства, кроме того, о котором я намерен рассказать и которое я узнал в подробностях, если не в качестве поверенного, то в качестве очевидца.

Загадка души человеческой неотступно поглощала его помыслы. Иногда он углублялся в размышление, так сильно напрягая свой разум, что чувствовал мурашки, причем при этом приходил в состояние оцепенения. Это случалось, в особенности после долгого размышления о природе бессмертия, когда перед его мысленным взором вдруг исчезала настоящая жизнь и раскрывалась бесконечная вечность. Им овладевала ненасытная жажда познать великую тайну. Представление о его собственном бледном, холодном теле, завернутом в саван, лежащем в гробу, покинутом в тесной яме – последнем мрачном жилище, под густой травой, где стрекочет кузнечик – не так смущало его дух, как неизвестность будущего.

17

Пасси – район Парижа на правом берегу Сены, прилегающий к Булонскому лесу. Как и многие другие кварталы, Пасси стал частью города 1 января 1860 года и дал название 16-му округу.

18

Всемирную выставку, проходившую с апреля по ноябрь 1867 года в Париже на Марсовом поле, посетило около 9 миллионов человек, в том числе российский самодержец Александр II. На выставке было представлено множество технических новинок, свидетельствовавших не только о новом применении электричества – телеграфный аппарат Хьюга, электрические фары, подводный кабель; также были продемонстрированы гидравлический лифт, шарикоподшипники, механическая тестомешалка и более совершенные земледельческие орудия. Начиная с этой выставки свои экспозиции страны-участницы стали размещать в специально построенных ими национальных павильонах: на этой выставке посетитель смог увидеть тирольскую деревню, русскую избу, египетский караван-сарай, восточный минарет, турецкие бани, китайский театр, английский коттедж, американское ранчо, голландскую ферму, японский киоск и реконструкцию римских катакомб.