Страница 75 из 88
Заливистый лай Моськи и шаги Петра она услышала, но не обернулась. Наверное, он увидел свет в окне и пришел проверить. Или время близилось к утру, а Петр торопился убрать за скотиной помочь бабке Фросе?
Люда уже второй час ползала на коленях по дому. Сначала убирала за собой, потом попыталась отмыться. А сейчас застилала свежую постель.
Дверь скрипнула и затихла. Петр топчется у порога, молчит. Смущен, видимо. Ведь она тут в одной тонкой сорочке, а он пришел, без предупреждения, без стука. Да она бы в любом случае не успела накинуть халат.
Молчит, сопит. Стал разуваться, скинул тулуп, прошел к плите, поставил чайник. Руки погрел над ним. Потом полез в шкаф, достал кастрюльку, крупу. Сходил в сени за молоком, поставил вариться кашу. Поискал хлеб, масло, смастерил бутерброды. Все, что наготовил, принес к обеденному столу. Поставил две пустые тарелки, для каши.
Ещё несколько минут раздумий, а потом в два шага до Люды, стоящей у кровати на коленях. Опустился рядом, взял ее дрожащие худенькие ручки, спрятал в своих могучих ладонях, тихонько подул горячим грудным воздухом.
— Прости меня, Люда. Прости, пожалуйста. Я не прав. Не имел такого права. Ни злиться на тебя, ни жизни учить. Я ведь даже не знаю ничего, а судить взялся. Прости, дурака, ради бога. Давай, позавтракаем. Каша уже готова.
Кивнула в ответ. Улыбнулась. Легко, радостно. Обняла его за жилистую шею, вдохнула еле приметный аромат с нотками кедра и свежего снега, позволила себя обнять и приподнять с пола.
Не сдержался и Петр, увидев, как радуется ему эта простая маленькая женщина. Изнеможённая, бледная, дрожит в его крепких объятиях, словно раненная птичка. Прижался к волосам, легонько чмокнул в макушку, а потом торжественно объявил.:
— Ну все, Люда, хватит болеть. Сегодня четверг, у бабы Фроси баня. Она тебя подлатает, отлежишься еще денек, а послезавтра едем в больницу. Морозы спали.
****
За две недели Катерина обвыклась, перестала жаться и стесняться. Да и в работу вникла, уже чувствуя себя намного уверенней, не спрашивала у Ирины разрешения на каждое свое действие. За это время они порядком сдружились, много болтали, смеялись, и Катя потихоньку начала оттаивать. В жизни ее мало было подруг, но не оттого, что не хотелось общаться, а оттого что тетка ограничивала ее в свободном времени. И любое душевное тепло, подаренное хоть кем-то, Катя воспринимала с огромной благодарностью. И со свекровью ведь хотела, чтобы все хорошо было. Надеялась, что та будет ей, как мать. Но нет, не получилось. Обидно, виноватой себя чувствовала от этого, хотя понимала, что ничего изменить нельзя.
— Что грустим опять? - Ирина вынырнула из-за плеча, разглядывая подписанные Катей открытки.
— Да так задумалась просто.
— О чем, Кать?
— О Костиной маме. Я, знаешь, чувствую себя виноватой. Она больна, и сейчас совершенно одна, без помощи.
— Кать, ну как так можно, а? Она об тебя ноги готова вытирать, а ты…
— Не знаю. Она одна, понимаешь. И в таком состоянии. Хочу попробовать еще раз. Даже если прогонит, хочу попытаться. Думаю, Костя бы этого точно хотел.
— Кать, я понимаю, слишком мало времени прошло, но Костя… его нет, а ты есть, и есть твой ребенок. И каждый раз, когда ты нервничаешь, это влияет на малыша, пойми. А просто с Людмилой Григорьевной не будет, это точно. И к тому же я знаю, что она не одна. Там и бабка Фрося, и Петр каждый день крутятся. Это такие люди, они в беде не бросят.
— Вот видишь, а я получается, бросила.
— Да, потому что тебе рано с ней рядом ложиться и помирать, ясно тебе, упрямая девчонка! Ладно уж, давай, сходим к ней. Только вместе. И не сегодня, чуть позже. Сегодня нужно подготовить все к отправке, завтра приезжает курьер. У нас в этот раз итак задержка вышла больше двух недель. Хоть клиенты, конечно, понимают, но приятного в этом мало. Так что, давай, Катя, работаем. А со свекровью твоей решим, как быть. Надеюсь, одумается она.