Страница 43 из 88
Переход на новые таблетки не дал ровным счетом ничего. Также мучали бессонница, глухие на простую житейскую радость дни и безысходность, которая затягивала в воронку собственных воспоминаний. В редкие проблески и всплески хорошего настроения вдруг хотелось навести порядок в доме. Или прогуляться вдоль леса. Конечно, с собакой.
Иногда серость вечеров непонятным сердцу рыжим пятном разбавлял Петр. Приходил в гости, напрашивался в помощники, оставался пить чай. Разговор не шел. Но гость упорно сидел до последнего глоточка отвара.
Может действительно чай какой-то приворотный? Иначе отчего он своими сильными могучими ручищами вцепится в кружку и смотрит на беспокойную поверхность янтарного горячего напитка.
Иногда вдруг хотелось увидеть его глазами, прочесть мысли. Но желание имело такую скудную силу, что мигом пропадало.
Прошёл еще месяц. Студеный, богатый на трескучие морозы. Перестали нестись куры. И корова сбавила молоко, готовилась к отелу. Слабо представлялось, что потом делать с теленочком. Возможно, продать. К чему лишние проблемы.
День, короткий и безжизненный, шел своим чередом. Не предвещал ничего — ни хорошего, ни плохого. Как всегда, перед глазами окно. И в нем лишь причудливые узоры от морозца. Поскрипывает кресло. Где-то за стеной шуршит мышь. Дрема то накатывает, то отпускает. Но в какой-то момент глаза вдруг распахиваются сами собой, широко, выхватывая из привычной картины любое, даже самое маленькое изменение. Под окном мелькает тень. За ней следует скрип двери в сенцах, топот ног.
Петр. Его шаги такие знакомые, привычные. Но сегодня слишком торопливые. Дверь открывает рывком.
— Людмила Григорьевна! Там машина по пути в деревню сломалась. Попутка. Пол дня на морозе. Пассажиров на лошади привез. У нас ни у кого машины не завелись.
Причем здесь она? Но Петр смотрит пристально, даже как-то осуждающе.
— Вы что же не предупредили, что к вам родственница едет?
— Ко мне? Родственница? Петр, вы что по дороге с лошади упали?
— Ну, знаете, это не шутки. Там девчонка, совсем молодая. Говорит ваша родственница. К вам и ехала. Пока у председателя сидит. Отогреваем. А вы, уж будьте добры, собирайтесь. Встретьте гостью. Здесь ошибок быть не может. Она вас по фамилии-отчеству знает.
Кажется, в глазах потемнело. Но осторожное дыхание Петра над плечом не дает уйти в забытье. Какие родственники? Да нет у нее никого! Нужно вслух, боже… Он же не умеет читать мысли…
— У меня не осталось никаких родных. Это какая-то ошибка, Петр…
— Ну как же… Может близких не осталось? А дальние, троюродные какие-нибудь. Сестра, братья….
Сердце сделало кульбит. Сестры. Но кто же ее отыскал? Неужели кто-то из них ее вспомнил? Дыхание сбилось. Нельзя отключаться, нельзя! А в друг это Анечка, или Юлька, или Светка? Если так молодо выглядит, то, наверное, Анечка. Неужели? Господи… Столько лет. Ей ведь даже не дали с ними встретиться. Сказали, что всех забрали в семьи. По разным городам России. И информация об их местонахождении, да и новых родителях отчего-то по закону является тайной.
Не верится. Нет, все равно не верится. Душа рвется, а ноги отнялись. Петр садится рядом на корточки. Заглядывает в глаза.
— Людмила, давайте я вам лекарства дам. Посидим, а потом пойдём. Вместе.
Остаётся только кивнуть. Потому что голос снова пропал.
Как же она будет говорить с сестрой? И до сих пор не понятно. Как ее в этой забытой Богом глуши нашли?