Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 36 из 88

— А вы? Простите, наверное, это будет выглядеть нагло. Ваша семья?

— А у меня ее нет, Петр. И вы, конечно, имеете право спросить. Ведь я тоже задала совершенно бестактный вопрос.

— Значит, вы ответите?

— Мужа нет. Мы развелись. Очень, очень давно. Дети… Нет, детей нет…

— Простите, ради бога. Наверное, мне пора. Вам отдохнуть бы с дороги. Завтра с утра придёт баба Фрося, а вечером загляну я.

— Зачем?

Смутился.

— Узнать, как дела, да и вам после бани к чему по холоду бегать? Я сам все сделаю. А вы мне тоже поможете… чем-нибудь, не сейчас. Пока не знаю. Жизнь длинная.

Наверное, Петра сейчас так от ее издевательской усмешки перекосило. Но сдержаться просто не было сил. Вон стоит теперь, потерянный, треплет свою лисью шапку, в недоумении.

 Еще несколько секунд, его и след простыл. Даже тулуп не застегнул, как следует.





Хохот, дикий, истошный, летел за ним вдогонку. А потом постепенно начал стихать, переходя в какой-то первобытный скулеж или вой одинокого раненого зверя.

 

****

 

Оглядываясь назад, теперь она понимала, что у мужа она вряд ли была единственной. Но тем не менее он считал ее своей собственностью. Практически вещью.

Любовь? Да нет конечно, ее и не было. А вот потребность иметь подле себя ручную собачонку, наверное, стояла превыше всего. Оттого и позволял себе все, что хотел.

Не сразу, но она поняла, откуда в нем эта дикость, необузданность. Насмотревшись порнухи с ребятами в гараже, он шел домой и повторял то же самое. Не важно, получалось ли, доставляло удовольствие или нет… Кровь бурлила в нем, затмевая разум и все человеческое. Когда он неожиданно взял ее, спящую, сзади, она едва не прокусила губу от боли, а потом, давясь рыданиями и приступами тошноты от собственного постыдного запаха испражнений, закрывала лицо подушкой, молясь господу дать ей сил и терпения.

С вечера она ложилась спать с сыном, но все равно Игорь приходил в зал и, зажимая в руках ее волосы, вытаскивал из постели и уводил в комнату. Отказы означали побои и еще более жестокое обращение. Синяки она скрывала с трудом. Особенно от сына. Костик молча прижимался к ее израненной коже, гладил, жалел.

В шесть лет он, наверное, понимал слишком много. Потому все подарки от родного отца, все игрушки, которыми тот его просто заваливал, он искренне не любил. Распаковывал, ставил на полку и "берёг".