Двуликая мать

— Мы все отравлены. Дети каждый день забирают радиацию от матерей, и её влияние до сих пор для нас загадка. Сожалею, но последствия этой ночи ты увидишь в скором времени. Возможно.

Наконец, получив паузу, самый вредный и странный врач в её жизни погрузился в записи. С улицы доносились голоса людей и крики чаек, где-то в отдалении шумел в едином ритме прибой, как и в доме Лонгфеллоу, — всё тот же. Дальний угол с отдельной койкой отделяла ширма. Довоенные часы с облупившейся жёлтой краской, точно в укор им, неизменно показывали 9:47. Нора не понимала, зачем такой человек, как Аркейд, мог притащить к себе этот хлам и тем более оставить на видном месте.

— Так меня не убьют? — Нора покосилась на поднос, где лежали медицинские ножницы, и прикинула, насколько быстра реакция её собеседника, дрогнет ли костлявая рука.

— С тобой очень хотят познакомиться. Честно говоря, я бы тоже не отказался, как только подготовлю оборудование.

— Надо же, а незаметно.

— Не чувствуй себя как дома, — уже без сарказма предупредил её Аркейд. Когда он выпрямился, то оказался высоким — только Данс в своей силовой броне, конечно, был вне конкуренции. — Я за целый год едва выбил себе приемлемые условия, заставил трапперов работать, чтобы поскорее победить их недуг. Некоторые мыслят здраво, но большинство…

— Я понимаю, — всё, что смогла выдавить Нора.

Аркейд только хмыкнул, будто не верил ей на слово. Должно быть, он привык быть единственным и неповторимым, даже если это так, терпел лишь компанию обезличенных образцов или потонувших в бреду пациентов, нежели нормальных людей — где же таких на пустошах встретишь, в самом деле?

Шон был… и есть — такой же. Нора даже рада, что он вырос в лучших условиях, пусть и далеко от неё. Кто знает, может, только он и способен радикальными методами, не считаясь ни с кем, изменить мир? Только кто-то уровня рейдеров станет идти против чистоты, медицины, выращенных в лаборатории продуктов и порядка. Данс же страдал от вбитой в голову ненависти, укоренившейся и передающейся, как зараза, столетиями.

Однажды с одной из встреч ветеранов Нейт принёс интересную историю, рассказанную призванным на службу медиком: свинец был четвёртым открытым металлом, он сопровождал цивилизации, двигал прогресс — и уничтожал людей с первой расплавленной частички. Когда-то из свинца выплавляли украшения и столовые приборы, не связывая с мягким металлом ядовитые испарения, а затем применение ему нашли при изготовлении пуль. Свинец стал неотъемлемой частью жизни, продолжая убивать уже в открытую.

«Кто-то просто помешался на свинце, — говорил тот медик, — будто одного яда было мало. Это похоже на зависимость, точно наркотик. Подумайте, кто сейчас в США откажется от ствола? Сейчас у каждого доброго самаритянина дома оружейный склад, а сверху на стене — распятие. Аллилуйя!»

— Что с ними, с трапперами? — Нора наконец-то решилась на главный вопрос, волнующий весь остров. После увиденного на маяке она ещё больше не доверяла «доку» Аркейду, но чутьё подсказывало, что он — единственный, кто располагал хоть какими-то ответами. Однако она ошибалась.

Аркейд говорил неспешно, словно обдумывал каждое произнесённое слово заранее или же из-за своего собственного недуга переводил дыхание. Помогать он не торопился, сам едва шевелился, поэтому сборы затянулись. Шипя от боли, Нора с трудом натянула свитер с удушающе узким горлом. В нос ударил запах листьев — гниль в чистом виде.

— Как я уже сказал, с радиацией не всё так просто, — говорил между тем Аркейд, — хотя я не скажу тебе ничего нового: сейчас все как один — специалисты. В Мохаве я видел гулей, больше похожих на растения, людей, будто заживо освежеванных — и всему этому находилось объяснение… — Запахнувшись в халат и спрятав руки в карманах, он неспешно направился к единственному выходу. Нора поплелась следом, глотая каждое слово. — Я получил всего одно сообщение о помощи и тут же приплыл на этот остров, потому что уже видел подобный туман.

Ветер холодной волной ударил по щекам, точно повелевая отринуть морок и проснуться. Гнилостный запах усиливался, и, оглядевшись по сторонам, Нора наконец увидела то, что и ожидала: освежеванные туши рад-оленей висели на столбах рядом с обезглавленными трупами людей, однако только с них совсем недавно срезали мясо лоскутами. Животные распухли от влаги и царящего в нутре разложения.

— Учить варвара этикету бесполезно, только шею подставишь. Поверь, уже не раз бился, — с тоской прокомментировал Аркейд и, не глядя на столбы, поплёлся вперёд.

Другие палатки выглядели не так ухоженно как та, где очнулась Нора — всюду виднелись засохшие тёмные разводы до уровня пояса, о которых не хотелось думать. Маленькие ловцы снов с вплетёнными перьями чаек вяло покачивались на ветру, словно налитые кошмарами. Нора привычно подсчитала трапперов, чтобы спланировать сопротивление, однако в лагере их оказалось немного — наверняка кто-то ушёл на охоту. Все с потемневшими лицами, почти в одинаково нелепом обмундировании, они чистили старые, проржавевшие, будто от длительного пребывания в солёной воде, обрезы, кто-то выделывал шкуры, шепча под нос околесицу. Туман клубился молочной пеленой, нервируя счётчик Гейгера и привлекая внимание трапперов. Как животные, они поднимали головы и принюхивались, а затем отводили взгляды, словно не видели Нору и тощего доктора.

Тихий смех, захлебывающийся в судорожных рыданиях, преследовал их до небольшого костра на окраине лагеря, где скалистый утёс вёл в пропасть, а дальше простиралось море. По крайней мере, Нора так считала, ведь туман здесь будто пожрал пространство, отгородив остров от остального мира. Возможно, они все угодили в Чистилище, но ещё не знали об этом.

Бог умер во сне и сошёл с ума, когда проснулся.

По ту сторону огня, словно заслоняя собой свободу, сидел, скрестив ноги, траппер в песочного цвета форме, расстёгнутой на груди. Первое, что бросалось в глаза — длинный острый нос, бронзовая кожа с крупными тёмными пятнами, характерными при радиоактивном отравлении через пищу; в чёрные с проседью волосы были вплетены растрёпанные перья, деревянные колечки и бусины. На пустошах давно смешалась кровь, постепенно, из поколения в поколение уравнивая всех людей, однако этот индеец будто плевать хотел на притеснения его народа в прошлом и апокалипсис. Впрочем, не исключено, что некоторые общины, включая резервации, до сих пор могли сохранять единство и уединённость, однако без генов извне им грозило медленное, но верное вымирание.

Аркейд никак не выразил индейцу своё почтение, стоя с всё той же мрачной миной на лице, а тот с полуулыбкой глядел лишь на Нору, которая не понимала, чего от неё ждут. Взгляды трапперов со всех концов лагеря скользили по коже, не хуже кинжалов разделывали свою добычу, чтобы разглядеть бьющееся сердце.

— Присаживайся, squaw [3]. Будь нашим гостем, — дождавшись, пока Нора усядется на одну из прохудившихся подстилок у костра, он продолжил: — Редкий разведчик может найти дорогу к нам через туман, если только он не знал, куда направляется… Ты ведь не глядела на неё, верно? — полушёпотом, склонившись к пламени и едва не касаясь его, произнёс индеец. Нора затаила дыхание, лишь сейчас поверив, что не бредила.

— Нет, — только и промолвила она.

— Скажи, что ты сделала? Как отпугнула её?

— Никак… Трапперы нашли меня, и она… оно… что бы то ни было, ушло.

Как и Аркейд недавно, индеец усмехнулся. На этом острове — что синты, что люди в Фар-Харбор — все считали её наивным ребёнком, и это уже начинало раздражать. Никому не было дела до её довоенного опыта, до того мира, что был лучше, безопасней и чище. В то же время никто не желал называть вещи своими именами, кроме, разве что, старика Лонгфеллоу, но то было исключение — пропитое до костного мозга исключение.

— Братья, нашедшие тебя, сказали, что ты и правда была одна, но она никогда не оставляет свидетелей. Дети Атома даже поставили выживших в ранг Избранных — а ты говоришь, что тебе повезло? Нет, squaw, даже на этом острове чудес не случается.