Двуликая мать

— Что случилось? — строго спросил он часовых на посту. Данса не ставили во главе ополчения, однако его боевой опыт и дисциплина вызывали у местных жителей уважение — или же инстинктивный страх.

Хоть какая-то деятельность поубавила навязчивое эхо пронесённой из глубин острова тишины, и на душе немного отлегло — так казалось.

— Сэр, капитан Эйвери запретила его впускать: слишком подозрительный, ошивался на острове не пойми где…

— Я сообщил этим джентльменам, что просто хочу убраться с острова, — беззаботно объяснился незнакомец и поправил съехавшие на переносицу очки. Взгляд остановился на свисающем с плеча карабине Норы. — Хоть мешок на голову наденьте, чтобы сохранить свои секреты, — странная ремарка тут же поубавила пыл первого впечатления, — мне всё равно.

— Под мою ответственность, — резко отрезал Данс. — Никто не заслуживает смерти под закрытыми воротами. Я сам отвезу его на материк.

Их встречал Аллен Ли вместо капитана Эйвери, своей извечной соперницы по спорам о тумане — как всегда подозрительный и враждебно настроенный ко всему необычному. Незнакомец настолько ярко выделялся среди грязных рыбаков, что скрыться не представлялось возможным.

— Обычно мы не пускаем чужаков, но раз ты хочешь сразу уплыть, то под конвоем отправишься к лодке, — Аллен кивнул в сторону безучастного Данса.

Сломанная рука и полуживой вид не смягчали настороженность. На этом проклятом острове выживал сильнейший, и слабость считалась либо тратой энергии, либо чем-то вроде обмана. Сам остров преподал людям урок: заманчивый огонёк — не всегда цветок или светлячок, скорее всего, это притаившийся в иле удильщик.

— Tempora mutantur et nos mutamur in illis [1], — вздохнул незнакомец. Аллен переглянулся с собравшимися зеваками и грозно рявкнул:

— Чего?

— Я просто рад вашему внезапному гостеприимству.

Чтобы не оказаться в центре очередного конфликта, Данс специально прошёл перед Алленом, толкнув пару зевак мощными механическими руками и выпирающими сумками — в силовой броне он на пару голов возвышался над мелкими, но крепкими островитянами.

В баре «Последний приют» всё кардинально поменялось: незнакомец, имя которого Данса ни капли не интересовало — у такого замороченного человека и имя должно быть под стать, — чинно уселся за столик в углу и проводил официантку Дебби голодным, звериным взглядом. Данс не стал спрашивать, есть ли у него крышки на обед, а сразу заказал бифштекс из болотника — самое нежное мясо, — вышел из брони прямо посреди зала и устало рухнул напротив, застыв в полоборота. Скопившиеся и не отданные в лесу эмоции не накатывали, а медленно отступали, как вода перед цунами. Мышцы одеревенели; хотелось уронить голову на руки и… Данс пока не знал, что вообще чувствовал. В выражении эмоций он всегда не поспевал, однако Нора не заслуживала молчания.

— Ты из Убежища? — Данс растерянно оглянулся. Незнакомец сидел ровно, словно копьё проглотил, и буравил озабоченным взглядом его правую руку с пип-боем. Странная была штука, не сказать что лёгкая, и Нора так легко постоянно её поднимала, будто кожей срослась — машинально он провёл пальцами по наручу, к которому крепился сам компьютер, и почувствовал тепло.

— Нет, он… не мой. Я не хочу об этом говорить.

Обычно резкий тон отпугивал излишне любознательных, и Данс был этому рад, однако интерес его нового знакомца был вызван отнюдь не праздным любопытством или желанием выпотрошить чужие скелеты из шкафа. Холодный взгляд продолжал скользить по рукам и брошенному у брони, усыпанному песком карабину. Затянувшееся ожидание и запахи, долетавшие с кухни, стали для него настоящим наказанием. Когда же Дебби поставила перед ним аппетитный бифштекс во всю тарелку, незнакомец замер с занесённой вилкой в единственной действующей руке.

— Резать за тебя не стану, — буркнул Данс, чем вывел его из мистического транса. Во взгляде читались растерянность и почему-то — страх. Маска равнодушия стекала с проступившими каплями пота. Он явно не был левшой, поэтому усердно ковырял кусочек мяса с добрую минуту, в то время как рядовой житель пустошей давно бы вгрызся в бифштекс зубами и помогал себе руками. Данс знал об этикете и тем более ценил дисциплину, но даже он в походных условиях позволял себе вольности; Нора — никогда.

Наконец, когда вилка победила и сорвала кусочек мяса по волокнам, этот чудак с подозрением оглядел его, понюхал и только потом положил в рот. Данс закатил глаза, ожидая гору критики, однако снова оказался в замешательстве: в глазах напротив проступили слёзы.

В ожидании парома возвращалось спокойствие. Цунами так и не явилось; волны разбивались о камни под тихую музыку из проигрывателя на барной стойке, кошка Тинк, лёжа на боку и прикрыв глаза, вылизывала лапу. Люди всё ещё раздражали, как и сочувствующие взгляды, но сейчас, развалившись на потрёпанном стуле и глядя в окно на готовящийся к отплытию корабль, Данс находил в сердце мир.

«Чем бы ты хотел заняться, когда закончится безумие на материке? Только честно, без утайки…»

— Поселился бы в море, — он даже не понял, что прошептал ответ Норе — только по скошенному изучающему взгляду напротив.

Незыблемое молчание, впрочем, было нарушено на причале, когда Данс, уже в силовой броне, грузил сумки с припасами, батареями и вещами первой необходимости, которые купил у Митча — возвращаться в лодочный сарай было бы смерти подобно. Он даже не сразу увидел протянутую склянку с подозрительно тёмно-красной бурдой, похожей на…

— Возьми и не спрашивай, из чего сделано — личный рецепт, открытый слишком дорогой ценой. Возьми, — незнакомец сделал шаг вперёд, — за твою помощь. Ars longa, vita brevis. [2] Поверь, ты сейчас увозишь с острова не только дерьмовые воспоминания.

Взгляд был решительным, без тени злой иронии — в нём плескался пережитый страх, над которым грешно смеяться, поэтому Данс принял подарок, но не спешил выпивать. Впрочем, незнакомца обмен устроил, и только потом он уселся на скамью у борта, бережно баюкая повреждённую руку. На остров он не глядел, да и Данс тоже: он знал, что в кошмарах ещё увидит спрятанный в тумане остров и снующую между погибшими деревьями тень с узнаваемыми очертаниями и ядовито-зелёными, но человеческими глазами.

Комментарий к Эпилог

[1] Tempora mutantur et nos mutamur in illis — «времена меняются, и мы меняемся с ними».

[2] Ars longa, vita brevis — «искусство — долговечно, а жизнь (человека) коротка».