Страница 18 из 29
Рассвет теплится на горизонте, символизируя скорое избавление от тьмы. Холод сейчас самый мерзкий, колкий; воздух всё так же свеж, однако Могрула тошнит от одних воспоминаний о Шелур. Теперь она научилась держать себя в руках, кажется, даже разум оказался не тронут, но Могрул с трудом верит в такую счастливую возможность.
В сумерках лицо Согорима кажется строгим и серьёзным, хотя бессонная ночь определённо должна оставить свой отпечаток. Могрул наверняка похож на умирающего — в принципе, так он себя и чувствует, — да и мысли уже не отличаются чёткостью. Сразу видно, у кого выносливости в достатке.
— Да, — твёрдо отвечает Могрул, потому что ни дня в этом факте не сомневался.
— А Шукул?
— Исчез. Она его забрала.
— Для чего?
— Это не воин, который приносит жрице отрубленную руку и требует пришить обратно — она уверена, что без брата не сможет жить. Возможно, это правда, а может, самовнушение, но оно зачастую становится реальностью.
Могрул не берётся предполагать, что она сделала с братом, как извратила кровное родство в угоду всепожирающей тоске. Любовь — далеко не светлое чувство, как описывают её эльфы и люди, она разрушительная и жадная, как само Теневое Плетение, требует жертв и клятв, рабства души, и выдернуть её очень тяжело. Сердце беспрерывно источает яд, что льётся по венам и отравляет рассудок, лишает слуха и зрения, извращает принципы и с улыбкой толкает в бездну. В зависимости от глубины поражения симптомы разнятся, но в общем итоге всегда приводят к трагедии: они с Батур уже расплачиваются. Кем бы ни были новые учителя Шелур, они используют связь с братом в качестве ключа. Даже не нужно быть гением, чтобы знать наверняка: ей предложили вернуть его к жизни в обмен за верную службу.
Может ли она обменять Шукула на жизни всего племени? Могрул не сомневается, что ответ утвердительный, если даже присутствие Батур не помешало её планам. Терять ей больше нечего — так Шелур и думает.
— Хочешь спасти её?
В тоне Согорима сквозит давно знакомое недоверие. Могрул тоже отравлен и не контролирует себя, когда видит свою ученицу. Как и Батур, он рад обманываться, а значит, опасен.
— Душу — возможно, но я не в силах заставить её. Однажды я уже всё испортил, когда попытался.
Задумчивый кивок Согорима можно трактовать как угодно, но Могрул не сомневается, что он в нужный момент всё сделает правильно, как велит совесть и орочья честь. Нет лучшего напарника в столь скользком деле, и Могрул даже рад, что Юртрус опустил свою белую длань именно на него, хоть и насильно привязал немощью и позором.
— Теперь ты должен рассказать обо всём Батур, — безжалостно говорит Согорим то, что Могрул и так знает.
— Ей безопаснее держаться в стороне.
— Не будь трусом, или я погоню тебя силой.
Представив, насколько унизительно это будет выглядеть со стороны, Могрул сдаётся, но на одном условии:
— Только Батур — я никому больше не доверяю.
— Здесь наши мысли сходятся, — с мрачным видом кидает Согорим и отворачивается, хмурясь, от пробивающегося из-за скал солнца.
========== Часть 6 ==========
Капли воды где-то в пещере ударяются с гулким эхом, и Могрул резко вскидывается; ещё жив в воспоминаниях последний кошмар, где его старый храм залило дождевой водой, наполнив, точно чашу. Однако крики его подопечного быстро возвращают в скучную реальность:
— Жрец, сделай что-нибудь! Я не могу дышать, я умираю!..
После нескольких советов, которые больной орк игнорирует, не прекращая жаловаться, Могрул проводит несколько экспериментов прямо в храме, оставив подопечного на ночь к их обоюдному неудовольствию, и приходит к однозначному выводу:
— Твоя кожа так реагирует на мех — сдери подкладку с жилета.
— И как теперь не замерзнуть насмерть? Глупый жрец должен был найти лекарство!
Могрул вздыхает и просит себя посчитать хотя бы до десяти («Один — месяц морозов, два — месяц оттепели, три — месяц посевов…»), но быстрее вмешивается Согорим:
— Ты слышал вердикт. Проваливай.
Орк ворчит всё время, пока шаркает в сторону выхода и кидает взволнованные взгляды по сторонам. Как и все прочие, он ищет следы присутствия разведчиков, которые вышли вместе с племенем, но, разочарованно рыкнув, уходит ни с чем. Давно уже всем раструбили, что те погибли, однако кто-то упорно распускает слухи об обратном, будто жрец нашёл лекарство от смерти и не хочет им делиться.
— С тобой они выметаются гораздо проворнее, — аккуратно сложив в тазик с серным раствором ритуальные перчатки, Могрул упирает руки в бока и усмехается.
— А были желающие полежать в храме Гниющего бога подольше?
Согорим возвращается к тренировкам с копьём, вмиг перестроившись под боевой ритм и используя недавнее раздражение для замаха. Вскоре эхо разносит его пыхтение и свист наконечника, а Могрул возвращается к отрисовке солнечного цикла на стене пещеры. Нацарапанный углём круг появляется над землёй всё реже, и кажется, исчезнет вовсе, однако недолог тот день, когда он замрёт, чтобы возвестить временную смерть дня и возвращение обратно к жизни и лету. Значит, скоро наступит день его рождения.
— Ты, конечно, побил все сроки, но под страхом необъяснимой и бесчестной смерти они готовы потерпеть мою компанию. Вот когда Шелур врачевала, многие просто засматривались…
Упоминания о ней в последнее время вырываются естественно, с неизменной теплотой, словно Шелур не убила несколько десятков орков, а умерла, как Шукул. Наверное, примирившись с воспоминаниями, Могрул будто разжал натянутую пружину где-то глубоко в душе — даже дышится проще, но мысли о будущем тянут с удвоенной силой в бездну противоречий. Частично помогает и разговор с Батур. Правда, долгое время та хранит тягостное молчание и лишь затем передаёт через младшую жрицу послание: «Не представляю, какой мукой было держать правду в себе, но ты уже усвоил урок. Пора двигаться дальше».
Бег вперёд — удел шумного, яростного течения, а не стоялой воды. Могрул достаточно мудр, чтобы признать теперь первенство молодых. Он стар и живёт прошлым, но его жизненный опыт помогает племени выжить, поэтому идеальное решение противоречий он видит в золотой середине. Что бы ни случилось, знание не должно умереть, а значит, придётся ещё потерпеть и не умирать самому. Кто знает, может, для этого его и выбрал Белорукий бог.
Могрул видит его присутствие повсюду, куда бы ни глянул, будто в радость ему дикое несовершенство и грязь, которых так остерегается сам жрец, опасаясь подхватить букет болезней. Плесень ползёт по стенам живым защитным куполом, растрачивая всю энергию в рост, и чтобы помочь ей, Могрул соглашается взять часть «лёгких» больных и раненых у жриц Лутик. Пока храм далёк от совершенства, но узнавание у орков, которых приносят сюда, приходит в мгновение ока — то ли по запаху, то ли по общей гнетущей атмосфере, то ли по виду хмурой Могруловой физиономии. Дни возвращаются в привычное русло, даже несмотря на нервозность: жизнь и смерть чередуются друг с другом, точно в диком танце, а орки чрезвычайно быстры и в том, и другом.
Многих Могрул видит впервые: после клича Лограма под своды пещер устремляются соседние кланы, желающие сохранить единство. Остальные расходятся по близлежащим землям, но таких немного. Вождь обещает славную войну с людьми севера, и орки не могут устоять перед соблазном. Могрулу всё равно — пока есть работа, он полезен, — однако некоторые подозрительные приказы заставляют насторожиться и прислушаться к сплетням. К счастью, в бреду орки говорливые, как кобольды, а иного источника информации и нет.
Никто не видит Лограма и Вигнака со дня перехода в Горы Мечей, все приказы передают Яйсог и Музгаш, однако же никто не сомневается, что маг и вождь живы: отряды всё так же уходят на разбой, а человек в странной маске то и дело мелькает по ночам на внешней территории в окружении каких-то других магов в одинаковых голубых мантиях. Согорим особо заинтересован слухами о нежити, но каждый раз разочарованно цокает языком, оставшись ни с чем; зато Могрул не может избавиться от навязчивого неудобства, вызванного появлением такой толпы магов, и чует неладное, будто перед бурей.