Страница 19 из 29
Так он узнаёт о Каталмаче — чуме племён, человеке, который по силе и ярости может сравниться с легендарным берсерком. Слухи ходят разные, один невероятнее другого: будто продал тот душу демонам за невероятную силу, а подпитывается кровью врагов; в бой идёт так, точно желает смерти, но не находит её. Ясно лишь, что он достойный противник и возможно — непобедимый. Чешутся руки проверить, насколько эта чума устойчива, и у Могрула даже есть верное средство, однако раскрывать карты сейчас нет смысла.
Когда вносят очередного подопечного вперёд ногами и на последнем издыхании, Могрул с интересом изучает раны, поломанные кости и тут же выдаёт:
— От Каталмача.
Только он работает так чисто, бьёт наверняка по уязвимым точкам, а не «играет» с жертвой, как часто делают орки, — молотом, судя по площади поражения. Орк с вмятиной в черепе каким-то чудом ещё жив, но ни одна жрица за него не возьмётся, разве что скрасит последние часы своим присутствием. Те, кто видел Каталмача и вернулся, никогда не скажут об этом, потому что иначе их посчитают трусами, сбежавшими от битвы. Поэтому его фигура обрастает мифами и совершенно идиотскими догадками, которые Могрул спешит разбить своими знаниями. К тому же ему совершенно нечем заняться в последнее время.
Плесень на стене пещеры съёживается и будто пытается отползти подальше, когда в непосредственной близости находятся поверженные Каталмачом орки. Для Могрула же это первый шаг к разгадке. Трупы никогда не врут, а в их прочтении жрецу смерти нет равных. «Подарки», которые передают воины от Каталмача, довольно редкие, между прочим, но весьма занятные. С трепетом заскучавшего без дела исследователя Могрул проводит ночи напролёт за изучением каждой раны и вскоре подходит к ответу настолько близко, что становится неинтересно.
Ожоги по краям ран и отметины от магии едва различимы, но всё же присутствуют — довольно знакомые по типу, но чуждые по ощущениям, до мурашек. Могрул ни разу не встречался с паладином, но уверен, что это его работа — слишком характерные, «грязные» следы ослепительно светлой ауры. Как-то нелестно, что паладин приравнивает орков к нечестивым тварям Нижних Планов и мертвецам.
Он ни с кем не делится открытием, кроме, конечно же, Согорима, который куда лучше осведомлён о тактиках боя и различных специализациях воинов. Когда Могрул предлагает взглянуть на новые интересные увечья, тот воротит нос и говорит, что и сам каждый день видит на себе достаточно. Другой вопрос не даёт ему покоя:
— Думаешь, совпадение, что паладин пришёл именно сюда, именно сейчас? Люди севера не имеют к нему никакого отношения, а значит, он выбрал путь одиночки, путь мести.
Слишком много людей крутится в доселе безжизненных Горах Мечей, где нет ничего, кроме голых камней, песка и сухой травы. Могрул кивает, вспоминая мага, который с подозрительной регулярностью ошивается возле Вигнака. Должно быть, люди снова что-то не поделили и хотят использовать орков как оружие против друг друга. Только почему тогда вождь Лограм с готовностью подыгрывает? Разве воины не должны поставить под сомнение его решения?
Пока льётся кровь, орки довольны, — а остальное неважно. Месть за утраченный дом каменной лавиной спускается с гор на их головы. Главное, что люди севера умирают, как было обещано. Пленников почти нет — или, по крайней мере, о них ничего не слышно.
— Посмотри на своё отражение и поймёшь причину, — фыркает Могрул, пока не решаясь делать какие-то тревожные выводы. Война — это мешанина из мяса и костей в самом центре и чей-то план на краю зрения. Истинный зачинщик либо окажется достаточно глуп и самонадеян, чтобы проявить себя, либо попросту будет слишком поздно, когда правда вскроется. Ни маленький жрец Гниющего бога, ни паладин, славящий Тира, не увидят всей ситуации со стороны.
Однако давно кануло то время, когда Могрул думал: «Будь что будет». Теперь их судьбы накрепко переплетены между собой, не продохнёшь свободно. Тревожное чувство тесно держит в тисках, как неизвестность вокруг: они ждут чего-то, но даже Яйсог и Гахт не в курсе, чего именно; с Батур, конечно, никто ничего не обсуждает. Вигнак пропал с глаз, и Могрул вроде как рад. Музгаш знает куда больше, но он так занят работой, что считается почти неуловимым. Впрочем, не впервой Могрулу разбираться в одиночку.
У них есть план, но без знания ситуации он бесполезен. Лидеры кланов кричат о враге по ту сторону гор, что держит синее знамя на пороге их территории, но Могрул лучше всех знает о язве, разрастающейся внутри племени — он сам её видел. Бесполезно закрывать глаза на проблему: она порвётся в самый неподходящий момент, когда любые противодействия потеряют силу. В аудиенции с вождём Лограмом ему почему-то отказывают раз за разом и даже не говорят, где его можно найти. Всё-таки пропал он, как Вигнак, бесследно.
— Не нравится мне это, — говорит Согорим после очередной попытки заговорить с членом клана Ослепителей. — Вождь не имеет права отказать жрецу Юртруса, если тот настаивает на встрече.
Могрул понимает, что он имеет в виду: Лограм не просто нарушает вековые традиции, но и ставит под угрозу собственный народ. В прошлый раз он действовал куда быстрее, жестоко, но по правилам, а теперь только войной и занят — так говорят. Выход из пещер под запретом, исключение только для воинов и разведчиков, так что Согорим с Могрулом ещё и заперты в каменном мешке.
Продовольствие поступает с перебоями, а с водой с первых дней проблемы. Могрул упорно кипятит её и проверяет качество по несколько раз, чтобы точно удостовериться в безопасности, а лишнюю оставляет остывать в кувшинах и бочках, чтобы собрать запасы. Постепенно к жрицам Лутик прибиваются дети с признаками истощения. Глядя на их посеревшую кожу, Батур не сдерживает слёз, видимо, вспоминая Шелур и Шукула в их возрасте. Могрул тоже вспоминает затравленные взгляды, то, как близнецы вырывали протянутую еду из рук и убегали в тёмный угол, словно зверята. Он так зол, что даже не замечает, как возвращается прежняя непринуждённость между ним с Батур.
Согорим допускает мысль, что полуголодное существование поддерживается нарочно, но всё равно отказывается в это верить. Если орки будут постоянно озлоблены, ими управлять легче. Но как доказать подобную мысль, если находишься в самом центре чьих-то непонятных амбиций? К счастью, у Могрула есть безотказный план на этот случай.
Когда лидеры кланов помельче являются на клич, жрец смерти предупреждает о порче, настоящей катастрофе, винит вождя в промедлении и демонстрирует хворь, от которой даже бывалые воины шарахаются к выходу. В орке, сидящем в центре храма, никто не признаёт разведчика, если даже и знали того в лицо раньше. Кожа его вздута жёлтыми волдырями: какие-то с кулак, а некоторые — с голову взрослого дворфа. Части одежды, из которой орк явно вырос, висят рваными клочьями, едва прикрывая переливающуюся под тонкой кожей субстанцию, похожую на гной. Чудо, что такое тело может двигаться.
— У меня ещё четверо таких, — честно признаётся Могрул. — Так что сделайте что-нибудь уже!
Пока лидеры клана поднимают шум вокруг новой напасти, Могрул и Согорим помогают разведчику встать, схватив за обе руки и потянув на себя. Вскормленный Юртрусом скалится:
— Надеюсь, это не всё, жрец. Жду не дождусь настоящей битвы, — голос его тонет в мерзком бульканье, ведь и горло испещрено мешками с жидкостью, мешая порой нормально дышать. — Время пришло.
Несмотря на плачевную ситуацию в вверенному ему племени, Могрул трепещет, жадно слушая каждое слово Вскормленных: ещё ни разу он не был так близок к Юртрусу, поэтому вытягивает столько информации, сколько возможно. Однако это им нужен совет жреца и утешение, пока собственное тело выходит из-под контроля и расплывается бесформенной массой.
Далеко не все разведчики переживают мучительное преображение — иногда кожные мешки лопаются, и кислота убивает собственного носителя, — однако благодаря их смерти Могрул понимает, как следует ухаживать за Вскормленными. Весьма неожиданно помогают знания в садоводстве и культивации; процесс трудоёмкий и грязный, но работа в итоге даёт свои плоды. Если рост мешков не контролировать, орк не сможет передвигаться, ведь преимущество в скорости — единственный шанс добраться до противника.