Друганы

В Дирвуде всё обстоит ровно наоборот — нищета бросается в глаза на каждом шагу, — поэтому в Глотке Амбра чувствует себя почти как дома — и первым делом поворачивает в таверну, благо та сразу за поворотом. На трезвую голову невозможно вынести давнишний смрад разложения, насквозь пропитавший камни. Внутри шумит толпа, а в зале не протолкнуться: среди бедняков в грязных лохмотьях пьют наёмники и контрабандисты, а капитаны набирают в команду самых отчаявшихся. Видимо, таверна — единственное местная отдушина.

Раздобыть информацию, когда каждый в курсе дел на чёрном рынке, нетрудно, да и местонахождение его известно — казалось бы, в чём проблема? Однако принцу угодно начать расследование с низов, и Амбра готова прогуляться по окрестностям за счёт хозяина.

Стража кучкуется у лифта в Старый город и не суётся дальше, только если не нужно задержать очередного нарушителя их спокойствия. Реальная власть находится в Гнилом ряду, но Амбра не рискует соваться в тёмные тоннели без карты. Справа от неё вовсю гниёт источник страшного запаха — куча еды где-то Эотасу по колено. Майя ухмыляется и поясняет, что распределять ресурсы обязана королева, но до ропару доходят только объедки — их сбрасывают вниз, как собакам.

— Это ужасно! — в сердцах восклицает Зоти. — Мы должны что-то сделать!

На сей раз снисходительно усмехается Амбра:

— Мы же знаем, где лежит спящая туша Ваэля, а она размером с целый остров — на весь континент хватит! Если без шуток, то поверь мне, Зоти: победить голод, раздав побольше еды, невозможно. Нужно менять кастовую систему, чтобы ропару получили доступ к достойной работе.

— Сомневаюсь, что из толпы нищих получатся хорошие работники, — с сомнением замечает Алот, и Амбра скрепя сердце с ним соглашается.

— Перемены должны быть масштабными — и продлятся не одно поколение. Вряд ли сами ропару с ними согласятся, а те, кто хотел, наверняка уже сбежали. Такова жизнь, ничего не поделать!

Как бы Майя ни старалась, Ичи отказывается лезть в узкий тоннель даже на руке хозяйки, а Эдер глубокомысленно замечает, что птица права: ничто не помешает убийце пырнуть их из темноты. Алот с облегчением вздыхает, а затем снова бледнеет, когда Амбра внезапно заявляет, что тогда они отправятся вниз с комфортом, на лифте.

— Но ты сама слышала, что это билет в один конец для преступников!

— Это место мы и ищем, разве нет? Где ещё скрываться тем, кого не могут найти?

Амбра воображает целый город воров и контрабандистов под Некитакой — нечто вроде самых тёмных глубин Бесконечных путей Од Нуа пять лет назад — и смеётся в глаза опасностям. Ей кажется, что после ужасов Дирвуда и Эотаса, вселившегося в статую адрового гиганта, ничто не способно удивить. Стражники переглядываются, но не мешают самоубиваться.

Удаль как рукой снимает ещё до того, как клеть касается земли, ведь смрад гниения лишь усиливается. Опускают их долго, рывками, насколько хватает колеса; в беспросветной тьме вокруг ничего не разглядеть. Алот зажигает магический огонёк в ладонях, и в его свете Амбра видит исказившееся лицо Эдера. Майя заряжает мушкет под взволнованный клёкот Ичи, словно так ей становится легче.

— Гхаун всемогущий! — нервно выдыхает Зоти и прикрывает нос рукавом.

Они выходят в молчании и стараются держаться ближе друг к другу. То, что сначала кажется Амбре неровным склоном или куском деформированной стены, в свете фонаря обрастает руками и ногами. Ком тошноты подступает к горлу так стремительно, что невозможно сдерживаться. Когда лифт, издав громкий скрип, поднимается вверх, Алот мчится обратно, скользит на чём-то, но даже не успевает зацепиться.

— Майя, ты ведь знала, что здесь не Старый город, а кладбище? — нервно интересуется он.

Та пожимает плечами и монотонно, саркастично отвечает:

— Слышала те же слухи, что отсюда никто не возвращается. Представляешь, я и в Некитаке только в штабе по работе бываю, а в маршруты прогулок это место как-то не попало.

— Соберитесь! — громко командует Амбра, словно на палубе перед матросами. — Выбора нет, мы идём до конца!

На первое время чувства ответственности хватает. Кто может, повязывает на лицо рубаху или платок. Алот и Зоти идут за Эдером, освещая путь. Протоптанные дорожки говорят о существовании жизни, однако следов в обратную сторону, к лифту, гораздо меньше, чем от него — видимо, кто-то всё же надеялся вернуться, а затем уходил в неизвестность.

Разлагающиеся тела лежат вповалку, и кажется, вот-вот волной опадут на путников, чтобы похоронить под собой — целое пиршество для жирных, лоснящихся трупоедов и огромных хищных червей размером с собаку, копошащихся в останках. Амбра встречается взглядом с одной из странных тварей — бесформенной, в наростах из опухолей — и вздрагивает, когда раздаётся отчётливый в тишине треск: не в силах вытащить мертвеца из общей кучи, трупоед ломает ему руку маленькими когтистыми лапками и присасывается к свисающим лоскутам разлагающейся плоти. Острые треугольные зубы в два ряда с громким хрустом перемалывают кости, как орешки, а длинный язык слизывает оставшиеся драгоценные соки из крови и потёкшей гнили с окоченевших пальцев. Вполне довольный собой, он провожает Амбру пустым взглядом и отворачивается. Хруст догоняет с эхом и прокатывается судорогой в собственных костях.

Впрочем, многие твари не против полакомиться свежим мясом и выпрыгивают из нор в грязи с чавкающим звуком, пытаясь тяпнуть кого-нибудь за ногу, но Эдер и Амбра тут же отсекают мечами лапы и длинные языки.

Под слоями почему-то тёплых костей и мясной гнили лежит самый первый и древний слой из камней и мозаики: Старый город тонет в нечистотах, но сохраняет молчаливое достоинство, а собиратели сокровищ готовы присоединиться к куче трупов ради его мифических чудес. Алот подтверждает правило: отвернувшись, он вслепую шарит в луже по зову какой-то мелодии, с видом победителя демонстрирует заросшую тиной раковину и гарантирует, что она не проклята.

Тропы из брусчатки размыло, а дома разобраны до фундамента; кто-то пытался найти пристанище в сохранившихся залах, но погибал от обвалов, голода или зубов трупоедов. Духи чуют Хранителя — умоляют, требуют, злятся; тихие рыдания сопровождают Амбру на каждом шагу. Фонарь Гхауна светит так ярко, что кажется, вот-вот треснет от переизбытка душ. Зоти косится на него и едва заметно шевелит губами. Амбра тянется к фиолетовой дымке над трупами, проживая последние мгновения с каждой заблудшей душой и провожает их к Берасу на новый круг перерождения или к долгожданному забвению. Очень быстро они обе выбиваются из сил и просят друзей остановиться.

У статуи Ондры, сохранившейся то ли чудом, то ли из-за страха перед богиней, Зоти падает на лежак и прикрывает глаза. Амбра садится неподалёку, обняв руками колени, и точно понимает, что не уснёт: вопли слышатся в тишине, в сквозняке, в разбивающихся о мутную до блевотной зеленоты гладь каплях воды. Она задирает голову вверх и думает, что в настоящем каменном мешке они бы не прожили и часа, а значит, через хитро спрятанную вентиляцию проникает воздух и разносит трупный смрад наверх.

Эдер садится рядом и расстилает на коленях набор для трубки, неспеша прочищает, набивает табачком, чиркает огнивом и с блаженством глубоко затягивается. Амбра следит за его руками, расслабляясь душой, ведь он лучше всех — не считая Алота и Паледжину, конечно — знает, каково ей приходится. Зажав мундштук краешком губ, Эдер усмехается, как заправский пират, и что-то стряхивает с её плеча.

— Кусочек трупоеда — не самый аппетитный.

— Да, языки у них длинные. Даже не хочу знать, для чего такие нужны, — Амбра крутит головой, чтобы осмотреть себя, и давит новый приступ тошноты. — Как выберемся отсюда, первым делом сброшу всё и пойду до бани хоть голышом!

Эдер прокашливается.

— Хорошая реклама для бани, если нас не выгонят с порога, — он затягивается. — Не переживай, почистить можно. Выскребать гной из-под пластин тяжко, но в плавании всё равно времени полно.