Друганы

Золотые нити не имеют ничего общего с разлившейся в груди теплотой. Нежный, проникновенный голос Эотаса словно пережимает сердце и лёгкие, мешая здраво думать и дышать. Как Хранитель и отважный солдат, Амбра непробиваема в бою, но лишь пара добрых слов бьёт её наповал, напоминая о бездне вынужденного одиночества. В искренности Эотаса не позволяет сомневаться их связь — он знал её с того момента, как похитил часть души, — и Амбра наконец расслабляется.

Она хочет узнать намного больше и аккуратно скользит меж вихрей по нитям, робко раскрывая душу — он мог бы поглотить её одним махом, но вместо этого неуверенно, даже боязливо тянется в ответ. По оболочке проходит приятная рябь, когда Эотас касается её напрямую. Где-то в море адровый гигант сжимает в руке пустоту, но в его недрах бурлит энергия — рискуя вновь потратить её впустую, он словно укутывает Амбру коконом из света, укрывая от вихря душ. Золотые нити свободно обвивают ей ноги, руки и талию.

Перед глазами уже не пустота с лицом гиганта из адры, а неясные расплывчатые образы, не вызывающие никакого отклика — последний раз так спокойно было перед уходом Эдера в Дирфорд. Раньше она не помнила этот момент, но теперь, рядом со вторым осколком души, Амбра видит всё, но будто сквозь мутное стекло — через адру. Эотас улавливает её беспокойство, заглядывает в самый запретный участок разума и тактично молчит.

Тепло его касаний расходится по ней жидким пламенем, проникает сквозь оболочку и концентрируется ниже живота. Даже в виде духа разум Амбры не может мыслить бестелесно, она не знает, как быть, пока бьётся в сладкой судороге и выгибается в путах нитей. Эотас проникает глубоко в сознание, как не смогла бы никакая физическая близость: ему ведомы её тайные желания и предпочтения, но главное — уязвимости.

Кроме адрового колосса у него нет иных воплощений, и сейчас оно подходит меньше всего. Касание энергии кажется уже чем-то более осязаемым, привычным; Амбра почти забывает, что фактически висит в Пустоте, но распахивает глаза, когда и правда чувствует чью-то руку на бедре.

— Эдер?!

Вот уж кого она не ожидает увидеть над собой в полуголом виде — обычно в этом положении он тыкает пальцем в её безжизненное тело, зажав в зубах трубку и сощурив один глаз. Наверняка и сейчас так делает. Хоть Амбра и понимает, что соблазнительный образ Эдера порождён не такой уж тайной фантазией, она всё равно не может просто так ею воспользоваться. Слишком уж явно предстаёт перед глазами прототип. Настоящий Эдер до смерти поперхнулся бы табачным дымом, узнав, как именно его использовал Эотас.

«Прошу прощения. Я… впервые занимаюсь чем-то подобным».

— Я тоже, если честно.

Эотас боится навредить душе Амбры, поэтому ей приходится проявлять любознательность: стараясь не касаться высших непонятных материй, она проникает через нити в его раскрытый разум, одаривает собственными фантазиями и наделяет знакомой ему формой. Лицо Вайдвена скрыто за ярким светом знака Эотаса, но так Амбра знает точно, кто перед ней. На Границе у чистого духа отсутствуют привычные органы чувств, поэтому ей не суждено ослепнуть, как и физически сблизиться, однако для Хранителя это не проблема.

Наладить контакт двум существам из разных миров непросто; они сплетаются инстинктивно, исследуя друг друга. Амбра обнимает Эотаса за плечи, касаясь щеки носом, впитывает его мощь, как наркотик, и отдаёт свою энергию в ответ. Часть второй половины души толчками тут же проникает на освободившееся место — и всё начинается сначала. Они перетекают друг в друга всё быстрей, образуя свой вихрь из чистого света и фиолетовой дымки, пока оболочку едва не разрывает изнутри от переполняющей силы. Вцепившись в Эотаса, Амбра изгибается тетивой натянутого лука и содрогается всем своим существом. Хочется кричать, смеяться и плакать от восторга — ни один смертный не способен столько вынести, ощущений хватит на несколько перерождений вперёд, и Берасу на очередном Круге будет стыдно взглянуть ей в глаза.

Эотас крепко прижимает Амбру к себе за талию, словно пытаясь слиться воедино, и с жадностью глядит в её распахнутый разум. Он неистов, силён и опаляет её душу как настоящее солнце — он безумен в жестком натиске, как и подобает истинному богу. Вихрь душ рискует разорвать адрового колосса, и певчие сложили бы славные песни об этом подвиге, но Амбра помогает Эотасу достигнуть долгожданной разрядки, едва не потеряв рассудок. Яркий до белизны свет пронзает потрёпанную душу, она следом распадается на части и собирается вновь единой.

«Мне всё ещё нужна твоя душа, но я могу вернуть часть её тебе, — не разжимая объятий, Эотас передаёт Амбре утерянные воспоминания и больше сил для будущих сражений, затем касается её лица. По оболочке души пробегает приятная вибрация. — Прости, больше нет времени. Изменить что-либо уже невозможно, но ты должна завершить свой путь и всё обдумать. Я буду ждать у следующего маяка среди Зубов Магран — после ты уже не сможешь меня нагнать».

Голос Эотаса постепенно стихает, как затухающее эхо. Нить исчезает почти мгновенно, Граница схлопывается, выбрасывая Амбру обратно в липкое от пота тело. Эдер стоит над ней со странным выражением на лице, затем протягивает раскуренную трубку и отчего-то прячет взгляд. Серафен подмигивает ему и пихает локтем в бок, едва сдерживает хохот. Пробуждение похоже на тяжёлое похмелье; Амбра отмахивается и озадаченно спрашивает, в чём дело.

— Ты разговаривала в трансе, капитан, — охотно поясняет Серафен. — Мы подумали, помираешь — изогнулась вся, затряслась, а затем так имя Эдера выкрикнула, что не оставила никаких сомнений, как там тебя мучают.

Лучше бы она растворилась в Эотасе, чем терпела этот позор, но выбора нет. Жизнь возвращается в прежнее героическое русло, отвлекая от странного наваждения. Сначала она безумно скучает, но скорее по ощущениям, нежели по самому Эотасу — по бестелесной лёгкости и вседозволенности. Кто-то сказал бы, что Амбра мечтает о банальной смерти, но это не совсем правда. Как всегда ей сложно выразить мысли словами, поэтому приходится больше молчать.

Не только Амбра закрывается от всего мира: Эдер делает вид, что ничего не случилось, охотно говорит на нейтральные темы, но даже не заикается о предстоящем пути; то же относится к большинству её спутников. Все словно замерли в ожидании бури. Печалиться некогда: сильные мира сего, почуяв свою особую важность, мечтают под шумок заполучить больше власти, а боги нервничают всё сильнее и в открытую собачатся между собой перед Амброй. Ондра и Магран намерены сокрушить Эотаса силой своих стихий, что чревато катастрофой для островов, но главное — Амбре с друзьями придётся оказаться в эпицентре. Единственное, что она в состоянии сделать, — предупредить королеву, вождей и глав гильдий о цунами.

— Вы с ума сошли?! Как я выживу? — взрывается она в унисон всем остальным голосам.

Они знают куда больше, чем показывают, и слова Римрганда об угодной ему миссии Эотаса играют новыми красками, когда Амбре раскрывается последняя часть правды: Колесо Перерождений, изменённое богами, всё это время находится под носом — на мифическом острове Укайзо, сокрытом от смертных. Амбра совсем не удивлена и уже понимает, что сделает Эотас.

Он дал ей время на размышления, зная, что она снова его возненавидит и перебесится. Вот оно — судьбоносное решение, сравнимое с передачей энгвитанских технологий людям: конечная жизнь без перерождений. Помыслить о таком мире трудно, практически нереально: куда же тогда отправятся души? Воедика говорит, что Колесо существовало задолго до них — это энгвитанцы решили его усовершенствовать, чтобы ускорить качество жизней остальных, — а Эотас хочет пустить дело на самотёк, как раньше.

Цепь последствий настолько длинная, что включает смерть самих богов в будущем. Несмотря на клятву лишь помочь людям, а затем уйти, мало кто хочет умереть. Амбра тоже умирать не хочет, а затем думает — не всё ли равно? В новой жизни и так не помнишь предыдущую — если ты не Хранитель или Пробуждённый, — так что мысль о втором шансе просто успокаивает смертных. Только бессмертия не существует.