Отзвуки

Весна — её любимое время года, когда солнце дарит первые, но уже уверенные лучи тепла, однако воздух ещё достаточно прохладный и влажный, особенно по утрам. Погода обманчиво заставляет избавиться от тёплого плаща, и Лина с радостью повинуется. Его тяжесть на руке нисколько не раздражает. Она подставляет лицо свету и жмурится, как котёнок, вдыхает глубоко и радуется чистому голубому небу — столь редкому явлению в Невервинтере.

Солнечные эльфы должны любить солнце — иначе теряется весь смысл. Теперь же она понимает, почему её собратьев так мало на Берегу Мечей. Возможно, её мать, Эсмерель, выбрала Топи Мерделейна не случайно, а пряталась там, где её точно не стали бы искать?..

Она не понимает, откуда эти мысли: портрет матери, собранный из скупых рассказов Дейгуна, не отличается целостностью. Образ его погибшей жены постоянно мешается с образом Эсмерель, поэтому мама во снах приходит то полуросликом, то солнечной эльфийкой, то всё вместе и сразу. Теперь вот мама ассоциируется с солнцем.

Лина всегда боится испытаний в Академии и бессознательно тянется к близким, пусть и мёртвым, родственным душам в поисках поддержки. Дункану не понять, он совсем другой человек, и беспокоить его нет смысла. Её испытывают каждый день, но от сухих официальных отчётов, итоговых оценок зависит, останется ли она на следующий семестр или поедет на первом корабле в Хайклифф.

Ха! Что за чушь? Денег нет на билет, так что в Западную Гавань она отправится пешком.

Пусть Невервинтер и стал ей домом, всё же выжить тут она вряд ли сможет без поддержки. После учёбы ещё придётся сразиться за лучшее распределение, но работу она при любом раскладе получит. Поэтому сегодняшний день настолько важен, поэтому ей не обуздать нервы, когда для плетения заклинаний требуется спокойствие и концентрация. Она вдыхает влажный воздух и решает: будь что будет!

Маги в комиссии молчаливы и сидят за длинным столом с такими лицами, будто весь мир им уже давно не мил, и в животе что-то переворачивается, когда Лина глядит на них. Среди старших преподавателей есть несколько молодых, с её точки зрения, людей и эльфов, но тяготы должности каким-то образом их состарили. Может, в преподавательских кругах бродит какая-то зараза? Какое-нибудь проклятие скуки или обман ожиданий.

— Не завались, Фарлонг, — бросает мастер Сэнд, проходя мимо по коридору. Ни в голосе, ни на лице нет даже тени доброты, но ей становится легче. Кто знает, может быть, он опробовал на ней очередные чары из своего арсенала вместо слов поддержки?

Знание не только нужно продемонстрировать, но и не переусердствовать: никаких лишних слов, нововведений, без выпендрёжа, присущего молодым, всё должно пройти гладко, как по учебнику — вот секрет успеха для студента. Отклонения, а тем более талант, пугают старых хрычей, тех, что чуть помоложе, наверняка грызёт зависть и тень упущенных возможностей. Лина осторожна, но ощутимо дрожит, пока превращает кожу в сухую кору, затем — накидывает лёгкий барьер и отправляет слабенькую магическую стрелу в набитый соломой манекен. Да, боевым магом ей не быть. После сданной теоретической части общий балл средний, но достаточный, чтобы получить стипендию — Огма, благослови старую добрую писанину!

Снова под ногами её любимая набережная. Солнце давно скрылось, но Лине это даже нравится: ночь манит свободой, влажным воздухом и ещё не остывшей после первого тёплого дня мостовой. Невервинтер — город контрастов, где даже у погоды нет равновесия, и Лина готова любить «Жемчужину севера» без оглядки, до рассвета — и так бесконечно.

Она пьяна и звонко смеётся с другими студентами, опёршись локтями об ограждение. Козни и соперничество остались в Академии, сейчас же они — чуть повзрослевшие дети, которые ещё верят, будто экзамены — страшнейшее испытание в жизни. Общая «беда» на время стирает все обиды, но Лина знает, что главные сражения ещё впереди.

Влажный воздух покалывает кожу на открытой груди и шее, сердце горит, разгоняя алкоголь по артериям, но утром её не будет ждать похмелье. Мысли мечутся из крайности в крайность, подбирая для себя видение будущего; про солнце она вконец забывает. Хочется взлететь, смять все преграды, всем показать, что состоит она не из теста, а первосортной стали.

Хочется сегодня просто быть.

4.

Ветер, прорвавшийся через незакрытое окно, выманивает её на улицу, и только в сравнении Лина ощущает, как душно в огромной библиотеке. Летом здесь особенно тоскливо, когда студенты временно разъезжаются по домам, а редкие преподаватели заглядывают лишь на несколько минут и то напрочь отказываются от помощи. Так что старший библиотекарь, мастер Вилвуд, даже не заметит её исчезновения до закрытия.

Мраморная лестница в холле без толп студентов теперь кажется невероятно огромной, шаги раздаются так громко, что Лине неудобно за собственное существование, но осудить некому. Старый привратник по привычке кивает ей у дверей, а затем, будто вспомнив что-то, кричит вслед, явно не стесняясь мощного эха:

— Фарлонг, тебе письмо!

Наверняка это Бивил или Эми, решает она, и пихает тонкий конверт в карман мантии. Весть от них давно не вызывает в душе трепета, но она перемен даже не замечает.

Поддавшись легкомысленным флюидам летней лени, Лина покупает в лавке яблоко в карамели и направляется к открытому театру, чтобы послушать очередную битву бардов. Денег в кармане не так много, но и одна растрата не обречёт на голодное существование: пока большая часть студентов разъехалась по домам, Лина мирно подрабатывает в библиотеке, как мечтала когда-то, и постепенно убеждается, что хочется ей далеко не этого.

Музыканты давно забросили инструменты и перешли к взаимным, но зарифмованным оскорблениям; толпа веселится и подначивает на мордобой. Да, театр уже не тот. Когда кажется, с неё достаточно, Лина садится на лавочку, вскрывает конверт, держа в зубах остатки яблока, и хмурится: вместо привычного полуграмотного полотна текста с описанием последних новостей и сплетен она видит всего одно слово:

«Возвращайся».

Куда, зачем, когда — не ясно, будто если Лина — маг, то читает мысли между строк. Однако должно было случиться нечто страшное, раз Дейгун — а это точно он — написал ей и попросил приехать. Запустив руку в карман, она вылавливает оставшиеся монеты, прикидывает мысленно, сколько осталось в заначке под тумбой, и вздыхает. Возвращаться в Невервинтер точно придётся на своих двоих.

На обратном пути до общежития, обдумывая детали, она ни на секунду не сомневается, что поедет в Западную Гавань сегодня же. Дейгун вырастил её, не бросил, хоть и мог скинуть на порог храма Илматера, а теперь ему нужна её помощь. Но что она, недоучка, может сделать в одиночку там, где спасовал её несокрушимый приёмный отец? Мысли о Кормике приходят в тот же миг — ну конечно, её единственный земляк наверняка должен что-то знать!

Чтобы не возвращаться попусту, Лина собирает вещи первой необходимости, как учил Дейгун, все свои деньги, хватает из столовой несколько булочек и шмат сыра, договаривается с мастером Вилвудом об отъезде и облегчённо вздыхает, увидев в его добрых глазах искреннюю тревогу. Она с ревностью запоминают каждое здание по пути — кому-то другому придётся любоваться ими, не ей. Глупо злиться — она обязательно вернётся, — но ничего не может с собой поделать.

Глаза Кормика выдают его с потрохами: значит, на юге творится что-то неладное.

— Я всё равно поеду, нравится тебе или нет! — она сама удивляется, откуда берётся столько храбрости, чтобы кричать на маршала. Он ей в напоре не уступает.

— Это твоё последнее слово? — она кивает. — Тогда я приведу лошадей; выезжаем немедленно, но по пути посетим форт Локке — это моё единственное условие.

Когда он уходит, капитан стражи хохочет, а Лина стоит, не понимая, смеяться ли ей тоже или плакать от счастья. Пусть Кормик и так поехал бы, всё же брать лишний балласт с собой он не обязан.

5.

Серебряный осколок странно резонирует — она понимает это даже при своих скудных знаниях, как только отыскивает старый тайник Дейгуна в руинах. Это могло бы показаться интересным, если бы мысли не занимали похороны Эми и половины жителей Западной Гавани. Дейгун даже тут её покинул, сбежал в лес, точно трус, и только рука Кормика удержала от поступков, о которых можно сожалеть в будущем. Он тоже скорбит, что они уже ничем не могут помочь.