Отзвуки

Шмыгнув носом, кончика которого уже не чувствует, Лина подхватывает обеими руками стопку книг, досадуя, что не может смахнуть выступившую влагу рукавом. Ну ничего, в библиотеке сухо и тепло, да и нет никого, чтобы смотреть на «деревенщину» с презрением — например, вездесущей Квары, которой только дай повод для оскорблений.

Иногда Лине горько, что она так сильно отличается от большинства студентов Академии — богатеньких, избалованных отпрысков аристократов и великих магов, — однако дружба с ними и популярность интересует её в последнюю очередь.

Талант к магии и страшная близорукость убедили отца, что из неё получится ужасный следопыт, а дар убеждения Тармаса привел её прямо на борт корабля, который уплыл в Невервинтер — к давней мечте стать великим волшебником. Каждый день, просыпаясь в общежитии Академии, Лина благодарит Огму за выпавший шанс стать чем-то большим, нежели врачевателем подагры.

Тут же она зажмуривается, проклиная себя за гордыню: бедная Эми вернулась в Западную Гавань после провала на вступительных испытаниях. Лине же осталась тяжесть одиночества в чужом, огромном городе, тяжкий труд, а также изнурительные битвы с собой, предвзятыми преподавателями и студентами-конкурентами.

И всё же она счастлива, как настоящая деревенская дурочка. Месяцы восторгов давно канули, как первая влюблённость, — теперь Невервинтер и Академия стали ей домом, а библиотека — личной крепостью, где книги — меч и щит, отдушина, порталы в другие миры, источник, не хуже Плетения, бесконечных знаний. Дейгун бы умер, узнай, что она едва видит надписи в картотеке — повздыхав о скудном освещении, местный лекарь уже заказал ей очки с толстыми стёклами.

Глядя на корешки, она подслеповато щурится и неспеша, аккуратно, точно держа в руках сокровище, Лина расставляет книги обратно на полки. Потревоженная пыль взметается в воздух, и несчастный нос не выдерживает; Лина от души чихает себе под ноги, прямо на мантию — главное, что не на книги! — и, улыбаясь, поднимает голову…

…Чтобы упереть взгляд в Сэнда — преподавателя трансмутации. Даже без очков она сразу понимает, кто перед ней, по пятну смоляных волос и фиолетовой мантии, а насчёт выражения лица можно даже не гадать — наверняка брезгливо перекошенное.

— Пр-пр… — вместо внятных слов из глотки вылетает какое-то бульканье, и Лина уже хочет провалиться под землю. — Прошу прощения!

Тяжкий вздох и шуршание мантии определённо интригуют, раз она потянулась за драгоценными очками. Впрочем, размытым мир ей нравится куда больше — в нём всегда есть место загадке.

Пока Лина размышляет о плюсах близорукости, преподаватель ей что-то протягивает, и белое пятно, как по волшебству, превращается в носовой платок.

— Только прошу не возвращать, — бросает он с брезгливостью перед тем, как оставить её в одиночестве, тупо глядя ему вслед и шмыгая. С долей недоверия Лина опускает взгляд на платок с инициалами, в которых она признаёт только букву «С» — за несколько лет это первый раз, когда ей что-то дарят и хоть как-то заботятся, не считая истории с очками.

В задумчивости она заканчивает свои дела в библиотеке, преодолевает расстояние до административного корпуса и приходит в себя только перед ожидающим взглядом замученного методиста.

— Здрасте! Я хочу в следующем семестре выбрать ещё и курс трансмутации…

2.

Возможно, не стоило трогать учебный план, оставить всё, как было, не слушать тоненький голосочек самооправдания, что трансмутация в жизни пригодится — глядишь, избавило бы от головной боли, сэкономило бы время для чтения. С некоторых пор Лина уверена, что её удел — фундаментальная наука, а не практика, работа в библиотеке при старом маразматичном волшебнике, скучная, но зато безопасная жизнь. Никаких тебе стрел, которые можно случайно пустить в Бивила, никаких убийств животных или ночёвки в Топях и тем более — никакого раскрашенного под цвет грязи и мха лица Дейгуна с духовым манком в зубах.

Все эти спонтанные решения точно от демонов и не доведут до добра.

— Фарлонг, вы безнадёжны. Яркий пример того, что не все эльфы, к сожалению, рождаются с магическим даром. Но не переживайте: кому-то нужно и стойла чистить.

Она вздрагивает от взрыва смеха со всех сторон. Руки всё ещё выставлены в пассе «кожи-коры» и мелко подрагивают — не от ярости, хотя до неё осталось всего ничего, не паники, а страха. Лина часто моргает и просит себя не рыдать, глядя на свисающие лоскуты из-под широких рукавов сероватой кожи; ничего не болит, даже не чешется, но она прекрасно осознаёт, что лицо выглядит ничуть не лучше.

Выловленное отражение в окне заставляет сердце ёкнуть, но потом разум осознаёт, что эта отрыжка Баатора — она, Лина Фарлонг. Так бы выглядел монумент самонадеянности — правда, ей ещё пришлось бы посоревноваться с Кварой за возможность побыть натурщицей. Всяко теперь её увековечат в технике безопасности. От мысли, что некоторым жителям Западной Гавани и такая известность сошла бы за великое семейное достижение, Лина кривится, отчего у фамильяра Сэнда шерсть встаёт дыбом, он громко шипит и щемится под столом, дико сверкая глазами-фонарями.

Остаётся хрупкая надежда, что превращение — не навсегда, иначе её ждут серьёзные неудобства в личной жизни, если, конечно, переживёт депрессивный подростковый период и злые шуточки сверстников. Кто сказал, что прыщи и нескладная фигура — конец света, тот не видел шмата растёкшегося и застывшего теста вместо лица!

Кое-как успокоив своего кота и перевозбудившуюся аудиторию, мастер Сэнд прокашливается и спокойно продолжает лекцию:

— Несмотря на провал, госпожа Фарлонг предоставила нам возможность поучиться на ошибках. Лучше это сделать сейчас, чем во время поединка, хотя вызвать страх в оппоненте — тоже отличная стратегия… — Лина закатывает глаза, хотя посреди всполохов серого мессива их и не видно. Удовлетворив потребность в саркастичных шутках, преподаватель продолжает: — Помните, что любое превращение можно отменить. Давайте, Фарлонг, никто не спасёт положение, кроме вас самой.

Она глубоко дышит и обращается к источнику силы, ощущает Плетение, как собственную душу, мысленно оттирает кожу от странной субстанции, что напоминает кору разве что на последнем этапе разложения, но хотя бы не воняет, а краем зрения следит за обнажёнными руками. Форма возвращается медленно, но уверенно, здоровый золотистый цвет тоже. Когда Лина выдыхает и победно улыбается, мастер Сэнд её даже не хвалит.

— Вы растратили оставшееся в нашем распоряжении время, поэтому вторую часть лекции придётся освоить самостоятельно. В следующий раз я попрошу продемонстрировать владение «корой-кожей» хотя бы на одном участке кожи. Свободны.

Студенты шипят, точно фамильяры, проходя мимо Лины, и «благодарят» за лишнюю домашнюю работу. Пусть их мнение её не волнует, но массовый негатив стерпеть способен разве что святой Тир — а он точно не юная барышня в очках с толстыми стёклами.

— Может, вам и кажется, что я безнадёжна… даже если это на самом деле так… — она чуть морщится, признавая правду лишь частично. — Но я наизнанку вывернусь, чтобы доказать обратное! Вычёркивать меня ещё рано!

Пусть этот самоуверенный ком сарказма знает, что Лина Фарлонг не нуждается в протекции богатых родителей и добивается успехов собственными силами. Тонкий нос гордо вздёргивается — неосознанно она повторяет любимую привычку мастера Сэнда. Он же не кажется растерянным или раздражённым с её выпада — наоборот, усмехается.

— Надеюсь на это.

Если бы она не вылила весь негатив, возможно, он предупредил бы, что превращение закончилось не идеально, предложил глянуться в зеркало в уборной и обратить особое внимание на волосы… но тогда соседки Лины по комнате лишились бы отменных ночных кошмаров, что, видимо, показалось ему недопустимым.

3.

После долгого ожидания любимая набережная наконец-то освобождается из плена вечной сырости, хоть и временно; каменные плиты под ногами вновь сухие, а стук каблуков приятно звучит на фоне городской суматохи. Больше никаких прыжков через лужи, чтобы перейти дорогу — после зимней хандры сердце радуется каждой мелочи.