Отзвуки

Он смотрит на Кару и чувствует то же самое: инстинктивный страх перед её возможностями и неуправляемым нравом, но и согревающую сердце теплоту, уважение перед внутренней силой. Её всегда видно и слышно; только попробуй не воспринять всерьёз — тут же начнёт шипеть, как озлобленное пламя от капель воды. Её великолепные огненно-рыжие волосы Дэйн примечает даже в толпе, но больше его восхищают глаза — полные жизни, гордости, уверенности в себе. Рядом с ней он сам себе кажется маленьким, хрупким — вот-вот да и лопнет кожа от простой близости, а коснуться попросту страшно.

Дэйн восхищён, заворожен и влюблён по уши. Точно ребёнок, он не знает, как подступиться к чистому пламени: не тыкать же в Кару с расстояния веткой, чтобы наконец заговорить по душам? Она смеётся, что у него в башке опилки, а значит, вспыхнет быстро.

Резкие слова и грубые шутки летят точно искры, но Дэйн не чувствует ожогов — он уже давно страдает от жара иного толка, куда более прожорливого.

Он может вечно восхищаться моментом, когда её руки играючи выплетают стрелы из огня, вихри, стены, шары и щиты. Нет искусства более опасного и утончённого — прекрасного. Она словно повторяет за движениями языков пламени, изгибается и улыбается новой жизни. Жар волнами расходится от одного её слова, и голос, которым Кара читает заклинания, не уступает пламени в силе; от него расходится гул и треск смертоносного лесного пожарища.

Говорят, что к ней подходить не стоит, да и связываться тоже не следовало, но разве можно упустить шанс сблизиться с пламенем душой и сердцем?

Дэйн готов принять, что и любовь её будет такой же — яркой, жадной, скоротечной. Однако это будет время света, тепла и колкого, пылкого счастья. Как бы ни было жестоко пламя, в центре — в самом сердце — оно наиболее уязвимо.

Он сгорает, но не боится выгореть до пепла: даже одно прикосновение стоит самых глубоких ожогов.

========== Миледи (ОМП/ОЖП; AU, преканон Стража, измена, немного ангста и PWP) ==========

Комментарий к Миледи (ОМП/ОЖП; AU, преканон Стража, измена, немного ангста и PWP)

В рамках “Мультифандомного Гербария”: https://vk.com/sacredamaranth?w=wall-184487632_302%2Fall

Донник говорит: “Минутное наслаждение рассеялось утром”. Ладно, не так уж он и плох!

Вбоквел к макси “Путь к возвышению” (https://ficbook.net/readfic/9841706), настолько глубокий преканон, что даже неправда.

Когда Миэль заявила, что хочет выйти замуж за человека, Фейн едва не прибила обоих: где это видано, чтобы сестра Героини Иллефарна якшалась с оборванцем, нетерильцем, предавшим своих, без рода и имени? Если бы не военное положение, эта весть наверняка бы достигла приближённых к императору, и Фейн быстро нашли бы замену. Только некому встать на это место, некому принять клинки императора; её круг силён как никогда, сплочён, дружен и не знал поражений как в битвах, так и за столом переговоров.

Среди знатных и талантливых эльфов и дворфов Фаугар высился нелепой каланчой: нескладный, загорелый, тощий, с длинными волосами — он походил скорее на бродягу, которому и медяк подать противно, но главное — не скрывал, что бежал из Нетерила в нейтральные земли. О причинах Фаугар всегда умалчивал или придумывал что-то новое, нелепое: то он бежал от брака по принуждению, то не разделял любовь магов к сыру, то был слишком умным для слепой ненависти к соседней империи.

Словом, в круг бы его не приняли, не будь Миэль так милосердна. Она поручилась за человека, а потом — отдала ему своё сердце, вопреки запрету своего командира. Фейн могла лишь бессильно молить, требовать, угрожать их выгнать — Миэль игнорировала слова. К счастью, Фаугар не выставлял их отношения напоказ, понимая опасность публичности, и Фейн была ему за это благодарна.

Он сам пробивался к вершине, в боях с собственным народом доказывая верность чуждой империи. Ему симпатизировали — и превозносили, как символ единения по чести, а не по крови. Только Фаугар позволял себе шутки в адрес Фейн и неудобные вопросы, ответы на которые никто не мог знать; он не терпел насмешки и оскорбления, поэтому часто лез в драку и сетовал, что дворфы всегда бьют ниже пояса.

— Так игнорируй, не лезь к ним, — резонно замечала Фейн, на что Фаугар разводил руками.

— А как же честь круга, миледи? Оскорбляя меня, они оскорбляют вас.

— Тогда пинай их посильнее — у тебя же ноги длинные, — предложила Фейн прежде, чем поняла, насколько двусмысленно это могло звучать. Фаугар сделал вид, что комплимент — исключительно по делу.

— Ха, попробуйте дворфа сбить! Они словно к земле прирастают!

Шутки, связанные с искусством битвы, всегда импонировали Фейн — иных занятий она вовсе не знала, — поэтому взялась учить Фаугара грязным приёмам из техник ассасинов. Одним махом она укладывала на лопатки человека, выше себя на две головы, а тот, падая, заразительно хохотал и просил повторить ещё. Фейн и сама не заметила, как начала смеяться; они хватали друг друга за руки и ставили подножки, пытаясь повалить соперника, и упав в траву без сил, она чувствовала себя деревенской девчонкой, давным-давно сгинувшей.

Если Фаугар дарил Миэль ту же радость каждый день, видит Ао, Фейн одобрит их союз… только внутренний протест не утих и жрал душу чёрной завистью.

Мало кто даже в круге знал об их родстве: Миэль звали по имени, а Фейн — по имени их рода. Раньше казалось, что внешне они очень похожи, но время и невзгоды оставили свой отпечаток. Миэль была совсем другой: весёлой, общительной, к ней всегда подходили за советом или утешением. Вся кровь и грязь, шрамы и переломы, оковы долга и чести достались старшей сестре, в то время как младшая оставалась вечно юной и беззаботной. Так и должно быть; так правильно — но отчего-то невыносимо больно.

Перед Фейн — суровой, закалённой в войне с Нетерилом — склоняли головы и благородные, но Фаугар держал свою гордо поднятой. «В битве все равны, — говорил он, — и кровь на всех одного цвета». Фейн ставила его на место — хоть и без толку, — в душе соглашаясь с каждым словом. Её бесило, что какой-то человек с повадками мошенника сыпал мудростями, точно друид. И хуже того — глядел на неё с какой-то щемящей тоской, когда невзначай касался или подходил близко, словно она была хрупкой, уязвимой. От одного сиплого, низкого голоса подрагивали колени, когда Фаугар произносил: «Миледи?» Глупо отрицать очевидную тягу к нему — нескладному, несерьёзному, быстроживущему человеку, да ещё и урождённому нетерильцу. Позор какой!

Сам он сказал бы, что неизвестность — и есть суть приключений, по которым сходят с ума все, без исключений — от орков до эльфов; это такой наркотик их поколения. Вот и Фейн радовалась, когда император отослал их ближе к границе; на горизонте виднелись шпили нетерильских построек — нарочито вызывающих, роскошных и бесполезных. Люди обожали бросать пыль в глаза, а ведь ещё недавно — всего-то несколько сотен лет назад — эльфы учили их складывать буквы в слова.

Граница очерчена огненными стенами, возведёнными магами, а значит, их уже ждали. Фейн в нетерпении касалась древка клинков, когда Фаугар смахивал непослушную кудрявую прядь со лба Миэли и улыбался ей так, как никогда не улыбнётся своей «миледи». Битвы пролетали одна за другой, заманивая Фейн в порочный круг чужих проблем; её узнавали, кланялись, просили о милости, славили, ругали и поносили, на чём свет стоял — и это было прекрасно. Миэль сочувствовала ей, решив, что Фейн слишком много на себя взвалила, и от этой искренней нежности становилось только хуже.