Страница 8 из 21
А кандидат хоть и не хорош лицом, но слажен, с умом, с воспитанием…титула нет, из купеческих, но при деньгах!
-Торговец! – шепчет Лимерия украдкой, закатывая глаза.
-Молчи, дура, - угрожающе шипит на нее герцог Торвуд.
А кандидат сражен тонкой Лимерией, хоть видит, что более подходящий вариант, чтоб и за хозяйством присмотреть и опору дать – это вторая, но в лице ее видится ему что-то змеиное и думает он, что присмотреть за хозяйством – есть у него управляющие, а опору…так гильдия Купцов поддержит.
А эта девушка спокойная, не полезет в дела…
Только вот Атенаис это тоже не нравится. Зависть черная кольца свивает. Снова весы качаются и крепнет темное решение: а зачем, ей, наследнице отца, нужна соперница?
И вспоминается вдруг, как назло, что Лимерии, как более стройной, позволялась иногда и булочка из печи, и крем…и платья старались ей по новее да получше сделать, а Атенаис, бывало, и в присланных с чужого плеча ходила.
И как-то нехорошо ей на сердце, мрачно и тягостно.
***
Выезжает герцог Торвуд с объявленным женихом Лимерии на охоту, да охота заканчивается быстро и неудачно: падает герцог вдруг из седла на полном скаку, вроде как подрезал кто-то крепление, а может быть, и не затянул.
Насмерть.
Лимерия в слезы, Лимерия в плач. Атенаис держится. Твердой рукою руководит, распоряжения отдает и чудится пораженному и убитому произошедшим жениху, что ошибся он с невестой.
А ночью Атенаис уже стучится в двери жениха сестры своей, спрашивает, не нужно ли чего, не угодно ли…
А тот тоже человек, замок у герцога Торвуда холодный, хочется тепла. Был жених Лимерии стал наутро женихом Атенаис.
Лимерия почти мертва стоит от всех горестей. Лицо посерело, выцвело, глаза очерчены кругами слез, нос распух от слез – не осталось красоты, лишь поломанная легкость, обрушила ее сестра родная на землю, а та на земле стоять не приучена.
Плачет, спрашивает:
-Как так?
А той и не жаль. спокойно на сестру смотрит, говорит, вроде бы как ласково, а на дне голоса – насмешка:
-Так получилось. Он пришел, а я так слаба… и папа умер. Страшно в замке оставаться беззащитной.
-Как быть мне? – спрашивает снова Лимерия, не знающая, кто решит за нее теперь.
-Здесь оставайся…- равнодушно предлагает Атенаис.
-А с тобою, можно? – заглядывает робко в глаза сестре Лимерия. – С вами?
-Ну что ты! – Атенаис даже досадует. – Моему жениху неловко будет в твоем обществе, ну неужели ты не понимаешь? я бы, конечно, за, но вот он…а у нас кроме него защиты теперь нет, так что, покоряемся!
-Я в монастырь уйду…- шепчет Лимерия.
И Атенаис не отговаривает ее, только обнимает скорбно, триумф с трудом свой скрывая: теперь не ее выбирают, а она…за всех.
Шевелится что-то на дне души противное и липкое, скользкое, словно змея. Тиранит своим присутствием, но Атенаис уверена, что справится с этим и наблюдает за сборами Лимерии, заботливо подсказывая, что в монастыре много вещей и не пустят, и что «вон та шляпа в цветах» - явно будет выброшена.
И покоряется, покоряется Лимерия, и мысли у нее нет к войне или спору. Тонкая совсем, а от горя и того исхудала – на белом лице глазища и остались. И доверчивые-доверчивые такие же…
5. Советница
Когда король умер, королевство погрузилось в подобающую такому случаю скорбь и даже природа, будто бы подыграла горю народа, окрасив небо в серую хмарь на долгие две недели. Но всякой скорби, особенно политической, нужно отступить.
У короля было двое детей – принц Филипп и принцесса Луиза. Смерть короля случилась неожиданно, и он не успел ни подготовиться сам, ни подготовить к этому детей. И даже Совет Приближенных был жестоко растерян с четверть часа, осознавая, что теперь все будет иначе.
Совет давно поглядывал на принца Филиппа и имел противоречивое мнение. С одной стороны, из положительных качеств принц имел добрый нрав, молодость (причем почти преступную), искренность и богобоязненность. Он был бы прекрасным рыцарем, отважным героем, но как короля его такие качества сгубят.
-Хоть кто-нибудь из вас может привести мне пример такого короля, который искренне верит всем своим министрам? – кипятился герцог Майран в тайные минуты заседаний Совета Приближенных, в те самые две недели скорбного неба, когда народ тосковал и пил за память, а принц и принцесса рыдали по-настоящему. Совет же работал, не прекращая заседаний больше, чем на четыре-пять часов для нервного сна своих членов.
-Не торопитесь, герцог, - убеждал его министр финансов – сэр Николас, который по долгу службы и по велению своей натуры всегда имел один совет. Он считал, что прежде любого дела, надо выдохнуть, посмотреть по сторонам, а самое лучшее – отойти в сторону и присоединиться туда, где выгодно. Словом, человек был на своем месте.
-Он еще молод, - неожиданно поддержала леди Лимар, которая отвечала за торговлю королевства и имела достаточно мягкий характер ровно до того момента, пока каждый, кто обманывался этой мягкостью и купался в ней, как в мягких перинах, не обнаруживал вдруг, что его давно и крепко держат невидимые крючки.
-Молод или не молод… - герцог не собирался идти на уступки. – Он доверчив! Он боится кого-то обидеть. Он даже посмотреть не может как король, а взирает, как баран на мясника!
-Спорить не буду, - кивнула леди Лимар, - у вас большой опыт в области баранов и мясников.
Герцог смерил леди Лимарк взглядом, который можно было толковать только как «когда же ты умрешь, зараза», но ничего не сказал.
-Ну…может быть, вы и правы, - признал он неохотно через пару минут тишины, давшиеся для его деятельной и подвижной натуры с трудом.
***
Леди Лимарк не сомневалась в том, что и сэр Николас, и герцог Майран, и Совет Приближенных начнут наседать с разных сторон на нового короля Филиппа, боявшегося и трона и своего нового положения больше огня.
Также леди Лимарк не сомневалась, что ее в этом состязании разотрут в порошок. Но сдаваться она не собиралась, да и не умела. И, что уже куда хуже – не желала уметь.
Прекрасно понимая, что сейчас все будут смотреть лишь на короля Филиппа, леди Лимарк собиралась использовать другое оружие, завладеть им первой, пока не спохватились другие и не стали играть и второй картой.
***
Принцесса Луиза была десяти лет отроду, но это не мешало ей прекрасно осознавать и чувствовать свое превосходство. Она знала, что ее любит отец и готов исполнить любой ее каприз, и, обладая этим знанием на интуитивном уровне, Луиза чувствовала себя прекрасно.
При жизни отца.
Теперь же – растерянная, не понимающая, куда вдруг ушло обожание, почему вокруг нее больше не носятся с готовностью выполнить все, что она прикажет, а носятся вокруг ее брата…
Одиночество хлестануло по ней впервые, но хлестануло жестоко. Она не слушала уроки и только тихо укладывала голову на стол и не писала ничего. или смотрела в окно.
Луиза не играла больше в куклы – ей было неинтересно. Луиза не гуляла. Тоска, прежде неизвестная, давила ее со всех сторон. Брат, занятый новой жизнью, перехватываемый то одним советником, то другим, находящийся в разъездах и в приемах, был где-то совсем далеко.
И Луиза чувствовала страшную боль и потерянность. А что еще хуже – она не была глупа и замечала шепот, обращенные на нее взгляды и что-то неприятное было в этом. Нет, ей и прежде было много внимания, но сейчас его стало куда больше, но это было не привычное ей обожание, а что-то более опасное.
***
Леди Лимарк знала, что напролом никогда не надо идти. особенно с дружбой навязываться к девочке, которая капризна и одинока.