Страница 19 из 21
***
Потом ему пришлось перестать верить матери.
С самого раненого детства Миран слышал от нее, что она всегда будет с ним и никогда не оставит его.
Она не сдержала этого обещания, и, хоть Миран и понимал, что болезнь вносит в жизнь свои исправления, да и человек смертен, у гроба матери и королевы, его единственной мыслью было:
«Не сдержала слова. Ей тоже нельзя верить».
***
Оказалось, что и отцу верить нельзя. Старый Король уходил так, как подобает Королю: утопая в перинах, в окружении многих советников, диктуя свою волю.
-Сын мой, - заговорил отец и Король надрывно и тяжело, зная, что в последний раз обращается к Мирану, - ты еще молод и не можешь править без поддержки. Слушайся во всем моего близкого друга – Филиппа…
Миран скользнул взглядом среди лиц и без труда отыскал лисий оскал того самого Филиппа, который каким-то чудом не раскрыл перед Королем всей своей сути, жадной до власти, золота и женщин.
«Отец не может мне верить, не может оставить трон мне. Но и я верить ему не могу – он доверял Филиппу».
Но в этот раз Мирану пришлось перенести все это легче. Утрата Отца и Короля была так трагична и скорбна, что никто не обратил внимание на скорый уход Филиппа. Говорили, что он, наконец, переел своих собственных амбиций и захлебнулся желчью.
Миран пережил это легче, потому что смог довериться уже своему ближайшему другу – лорду Неморру.- человеку самых необыкновенных качеств. Пылкий от молодости, желающий оценки и рьяный до жизни, лорд Неморр был тенью Мирана.
«А верить можно…» - с удивлением думал Миран, наблюдая за ловкостью военных упражнений своего друга.
***
«Верить можно и врагу!» - от этого открытия Миран был в восторге. У королевства его, как и у всякого любого уважающего себя королевства, был под боком опасный Враг, который иногда ходил войной, а иногда заключал перемирие и даже приходил на помощь.
Это, конечно, не убирало имени Врага из списка врагов, но и союзником его делало таким опасным, что невольно каждый король задумывался о лучшем и более спокойном соседстве с гнездилищем гремучих змей.
Было очередное перемирие, когда Враг участливо сообщил во время пирушки:
-Ваше величество, вы бы обратили внимание на своих памфлетистов и на содержание их листовок, а не то…закачается и под вами трон.
На листовки и памфлеты Миран не обращал внимания. Он вообще до той фразы своего Врага не обращал внимания на уличное творчество и обитателей своих же улиц. Но, вняв той фразе, Миран убедился после серии арестов, что ситуацию ему подсказали взять под контроль очень вовремя – уличные певцы почти не скрывали жажды восстания.
«Врагу верить можно, а народу нельзя!» - понял в тот день король.
***
«Можно верить в чистоту любви…» - это чувство заполнило все его существо. Прекрасная девушка, облаченная в тяжелые расшитые платья была великолепна. Своими руками Миран надел на свою уже жену корону, и, взяв ее руку, провозгласил всем, кому не верил сам, но над кем стоял:
-Моя жена и ваша королева – леди Даллия!
Даллия лучилась таким сиянием и такой нежностью, что нельзя было ей не верить. в глазах ее святость, на губах смущение от каждого поцелуя. Как можно было не довериться?!
***
«А нет, врагам тоже веры нет…» - мрачно думал Миран, разглядывая присланный Врагом ультиматум, который нельзя было исполнить, даже если кто-то бы и захотел это сделать.
-Как будем действовать? – спросил он же вслух.
-Войну объявим. Народ поддержит, - пожал плечами лорд Неморроу. – Это твои люди.
-Народу нельзя верить!
Лорд Неморроу посмотрел на него внимательно и проникновенно, как смотрят юродивые, целители или священники, затем положил руку на его плечо и объявил:
-А придется!
***
«Народ не подвел…» - Миран и это воспринял с удивлением. В его жизни задалась белая полоса: Враг разбит в очередной раз, народ, объединенный славной победой, блаженствует, а его любимая жена – королева Беллинда подарила ему дочь.
«Жизни можно верить!» - радовался Миран и радовался по-детски. Радовался тому, что оказался неправ, и это не принесло в его жизнь разочарования.
***
«Никому нельзя верить…» - дрожали руки, дрожали губы. Миран стоял, совершенно опустошенный и не мог даже поднять взгляда на пойманных с поличным двух самых близких своих людей.
Королева Беллинда падала на колени, умоляла простить ей, как она сама говорила «оплошность» и «помутнение», а лорд Неморроу не просил – знал, что бесполезно.
-Убирайтесь, - тихо прошелестел король Миран, жизнь которого обращалась в ничто. Новые и новые тюрьмы выстраивались в его сердце, отравляя то немногое счастье, явленное дочкой и еще не тронутое.
-Прости! – рыдала Беллинда и тянула к его шее руки, - я люблю тебя. Только тебя! Это все он! Он! Он! Это его вина!
И Беллинда с силой, какая не подобает королеве, ударила Неморроу.
-А я-то что? – развел руками лорд. – С себя вины не снимаю, но моей в ней половина!
-Убирайтесь, а не то головы срублю и не пожалею, - прошелестел, не поднимая на них взгляда, король Миран.
«Женщинам верить нельзя. Друзьям тоже» - вот и весь его вывод.
***
Лучом была дочка – послушная, умная, красивая. Она росла настоящей принцессой, достойной образования и скромностью украшенная. Обнимая своего отца, твердила:
-Я буду с тобой всегда-всегда! Я всегда тебя буду любить, папочка.
У Мирана щемило сердце от тоскливого предчувствия. Слишком много было в нем надежды и слишком много веры в бога, который, как он надеялся, пощадит его хоть раз!
Не пощадил.
Его принцессе было семь лет, когда она умерла от лихорадки и жара, трое суток, полных агонии, спустя.
«Жизни веры нет. я могу верить лишь себе»
Миран жил, веря лишь себе и доверяясь лишь своим ощущениям. Не оглядывался на веру, не мог раскрыться перед кем-то и привык на себя полагаться.
Ему не было и сорока лет, когда в его горьком осознающем рассудке от скоротечности жизни и близости смерти, проступило отчетливо:
«Я сам себя подвел. Мне нельзя верить»
А затем что-то нахлынуло на него, упало, распластавшись, по груди его, горячей тяжелой плитой и перехватило дыхание навек.
12. Позор Цитадели
Целитель Флавий был позорищем всей Цитадели Целителей. Он был настолько отвратителен, что даже наставник Флавия, обучивший его всему, чему можно было научить, Мартин, отрекся от него:
-Я знать не желаю этого человека. Он опозорил всю суть целительства, всю суть мироздания, чистоты и добродетели.
И другие наставники сочувственно покивали головами, а после ухода Мартина из Общей Залы, перестали сдерживаться и изображать сочувствие.
-Так ему и надо! Будет знать, как выступать и хорохориться! – заявил Светлейший Целитель, гордившийся своим милосердием.
-А я еще давно говорил, что у Флавия дурное сердце! Дурное сердце! – пылко вторил ему Целитель Обыкновенный, гордившийся более всего тем, что он умеет смотреть в людские умы.
Но тут вернулся Мартин, забывший в Общей Зале свой плащ, и все разговоры смолкли, и опять целители скорбно вздохнули, сочувствуя горю своего соратника.
А Мартину не было легче от этого сочувствия. Флавий, опозоривший свою Цитадель и все целительское искусство, как назло, был самым располагающим к магии учеником. Он был одаренным сверх меры и схватывал все на лету, трудолюбие отличало его среди прочих учеников Цитадели и никогда Флавий не проявлял никакого попустительства или лени, нерасторопности, неаккуратности- образец среди всех учеников, гордость…