Страница 12 из 21
Эллин не на что было жаловаться. Комната, где спала она и кормилица, которую взял с собою отец, кушанья, свободное время, возможность бегать по саду (пока не увидели, конечно, но все же!), мелкие подарочки, которые передавали ей умиляющиеся дамы. Долгое время у нее было все, о чем можно было только мечтать, вырвавшись из дома.
Ей даже удалось сдружиться с дочерью герцога Сакорра – Анаис. Анаис была немного старше Эллин, но она родилась и выросла при дворе, знала его лучше и едва заметно усмехалась, когда Эллин пускалась в какой-нибудь восторг, прекрасно зная, что такое двор на самом деле. Дочь графа Морэ была пленницей золотой клетки и сама не знала об этом. Никакие трудности и никакие слухи, что имели хоть какой-то сомнительный оттенок, не достигали ее ушей.
У Анаис была служанка - Мара, примерно ее же лет, неотлучно находившаяся при своей госпоже. Служанка походила на саму Анаис – крепкая, насмешливая, с лукавым прищуром глаз, обладательница редкой красоты, той самой, что неаккуратна, и не классически высеченная природой, но заставляет запоминать черты лица…
Эллин видела у себя дома, как ее мать обходится со слугами, с каким пренебрежением и надменностью она делает это, и впервые столкнувшись с тем, как Анаис относится к Маре, была удивлена: Анаис не позволяла себе никакой резкости, а напротив, говорила мягко и вроде бы как с равной.
-Почему? – спросила Эллин. – Она ведь твоя служанка!
-Мой отец нанял ее, когда я была еще ребенком, - Анаис не удивилась вопросу. – Он хотел, чтобы я была под присмотром, чтобы Мара докладывала ему обо всем, что не поведают кормилицы. Но Мара стала мне сестрой и другом. Ты не представляешь, сколько всего не знает мой отец!
Эллин остолбенела от такого ответа. Ей даже в голову не приходило, что ее кормилица, отец или мать могут чего-то не знать о ней. Мать и вовсе воспитывала ее с единственным убеждением:
-Нельзя таиться от матери – за это полагается гореть в аду.
-Я люблю отца, - продолжала Анаис, - но зачем ему знать, что я читаю памфлеты с улиц и знаю, о чем говорят крестьяне? Что я иногда могу позволить себе принять милое письмо или подарок? Нет, незачем ему это знать!
-Памфлеты? Крестьяне? – Для Эллин это было непонятно. Если подарки и письма она понимала еще легко – при дворе и разговоров только было о всяких таких признаниях и письмах, то вот памфлеты, крестьяне…- зачем тебе это? Ты же в замке!
-Ну и что? – усмехнулась Анаис. – Замка завтра может не быть, так надо хотя бы знать, когда бежать и от кого.
-Значит, Мара помогает тебе скрываться от отца?
-Еще она моя подруга. Кстати, прими мой совет: чем лучше ты общаешься со своими слугами, тем больше шансов, что ты добьешься от них большей преданности, чем криком или палкой, - улыбнулась Анаис. – Я уверена, что Мара за меня горло перегрызет кому угодно…
-И перегрызу, - пообещала Мара, появляясь в беседке, где обе девушки в редкие минуты ее отсутствия сидели за шитьем.
Эллин не особенно поняла. Вернее, разум, может быть, и принял откровение Анаис, но сердцем…ей было сложно перестроиться под эту странную девушку, которая зачем-то читала памфлеты и знала разговоры крестьян. Но что-то торжественное, похожее на преклонение перед непонятным, зародилось в ней. Про себя Эллин решила, что Анаис очень умна и следует слушать ее, о себе осталась мнения, что титул красавицы ее (Анаис была все-таки более крепкой, не отличалась звонкостью), а Мара…
Ну втроем веселее!
Они поддерживали друг друга. Эллин даже смирилась с тем, что Мара служанка и порою забывала об этом напрочь, тоже заговаривая с ней, как с равной…
***
Годы сплетают своё полотно. Уже стареет король. Подле друга все еще граф Морэ, у которого на плечах теперь еще одна забота: дочь.
Выросла Эллин в красавицу классическую – тонкая, звонкая, все в ней грациозно и мягко. Как быть? Кому отдать? Какая партия ее ждет?
И сама Эллин все думает, спрашивает у Анаис:
-За кого тебя хочет отец отдать?
Анаис только смеется:
-Отец знает, что я своенравная, за его волю не пойду.
-А я бы хотела быть любимой, - вздыхает Эллин. – Вот бы…чудо!
-А как же тот виконт Ленарк? – лукаво, в такт госпоже, спрашивает Мара, вышивая на пяльцах привычными уже движениями какой-то пейзаж.
Эллин краснеет и смущается.
Виконт Ленарк – это уже не секрет для трех подруг, герой мечтаний для Эллин. Он статный, красивый, молодой и галантный. Эллин пытается не думать о том, как быстро стучит ее сердце, когда он вдруг улыбается ей или ищет ее глазами, хочет отогнать от себя бессонницу, вызванную лихорадкой и одновременно тоской, но…
Не делает для этого ничего. больно и сладко в ответ искать его глазами, вздыхать тихонько и, случайно или в танце оказываясь рядом, обмирать от пробуждающегося восторга.
Но молчит виконт Ленарк. Продолжает улыбаться, продолжает ее искать глазами и не сводит с нее взгляда, отыскав, но не говорит при этом и слова о чувствах, отмалчивается.
-Он на тебя так смотрел, я думала, что твое платье загорится, - поддакивает Анаис. – А? скажешь, что не было?
-Было, - Эллин откладывает свое шитье, закрывает лицо руками, в глазах неприятно жжет от подступающих слез. – Но почему он не говорит мне и слова о любви? Он никак…
-Мужчины! – фыркает Мара.
-Намекни, - в тон предлагает Анаис. – Выведи его на разговор.
-Сама? – Эллин в ужасе отнимает лицо от рук и смотрит, не веря, на Анаис. – Нет! это…совершенно невозможно!
***
И длится, длится неопределенная мука, пока не проходит новая весть: старый король, чувствуя ослабление своих сил, вызвал из-за морей своего сына – принца Эжона, а в честь этого дается бал.
И тут же шепот, шелест по всем стенам и коридорам.
-Бал! Бал! Бал! – повторяют слуги, бегая по всему замку, протирая и убирая все предметы, готовя посуду и блюда.
-Бал! – хватаются за сердце старые дамы, одновременно грозя кулаком своим привыкшим ко всему служанкам, за то, что медленно те извлекают кружева к платьям.
-Бал…- ахают молодые девушки, с доброжелательностью в устах и ревностью во взгляде поглядывая и разговаривая друг с другом.
Все сходит с ума. Шьются платья у богачей, перешиваются у тех, кто не может позволить обновку. Ведутся настоящие интриги за право быть среди первых пар, что откроют бал, творится сумасшествие, приятное и изнуряющее.
***
Когда Эллин видит принца Эжона вблизи, ее сердце обрывается. Он не похож на виконта Ленарка. Тот смотрит мягко, в каждом его прикосновении сила, а принц каждым взглядом будто бы распарывает ей душу. От этого взгляда не укрыться, и глаз даже не отвести – магия, омут!
И Эллин кажется, что она тонет.
Когда же принц неожиданно приглашает ее на танец, она робеет и забывает в волнении все подходящие слова и даже приседает в поклоне запоздало и неловко, лицо заливает ей краска от смущения и досады на собственную глупость.
Ей все равно, что за каждым ее движением сейчас наблюдают. Для нее существует лишь принц, у которого твердая рука, который точно знает, как вести Эллин и ей хочется идти за ним хоть на край света…
Бал становится настоящей пыткой. Ей жарко от взгляда принца, ей даже жутковато в некоторые мгновения от него, потому что кажется, что он видит всю Эллин насквозь. И не спрятаться.
Отдышавшись, воспользовавшись тем, что у принца Эжона есть долг и в беседе с гостями, Эллин выбегает прочь из зала, впервые покидая бал раньше, чем он перешел хотя бы половину…
И за нею бросается несчастный виконт Ленарк. Учуяв свой провал, он не желает принимать его и бросается следом.