Страница 11 из 21
-На твой капитал взглянет, на дочь твою посмотрит и женится, - фыркнула Дельва. – А если отказывать начнет, то тоже не беда! Другого подведу, ты за это не бойся. Езжай с миром, сходи с дочерью завтра к жрецам. Помолись с нею. Помирись. Она у тебя одна, а всех благ земных ведь не собрать! Ступай, Купец…
Говорила Дельва тихо, медленно, но голос ее проникал в самое сердце. Вывела ведьма дочь к купцу, тот глянул на нее – бледную и запуганную, готовую ко всем унижениям и к потере самой себя, обнял (и дрогнули от испуга плечи девушки), завернул ее в свой плач и тихо вышел, бросив Дельве на стол кошель с монетами, не глядя.
Да и она считать не стала.
***
Потекли тихие дни. При свете ранних лучей солнца пришла на порог новая гостья. Из знатных – видно сразу, да только видно и то, что денег у нее своих нет. скорее всего, тайком от родни прибежала.
-Ну? – Дельва приветливо улыбается ей, открывая прежде стука дверь. – Чего не спится?
А у гостьи беда. Гостью хотят выдать замуж за одного человека, который загубил уже трех жен.
-Граф Миран! – с ужасом кричит гостья, и заходится в плаче, скрывает лицо руками, боясь показать весь ужас.
Вздрагивает Дельва – знает она это имя очень хорошо.
Полтора года назад прибегала к ней красавица Алейне, умоляла, в ноги падала:
-Не знатная я, но пусть граф Миран будет моим!
-Тиран он, мучитель! В его руках смерть твоя! – Дельва смотрит в священный костер и видит там ревность графа, и видит неосторожную улыбку Алейне кому-то и то, как падает задушенная Алейне на землю, к ногам мужа своего. – одумайся!
Но Алейне, как и все красавицы, капризна. Кричит, топает ногами и требует:
-Пусть он будет моим! Исцелю я его своей любовью!
Дельва уговаривает раз, отговаривает отступиться два, но кто же слушает ее.
-Пусть он будет моим! – кричит Алейне, - а не то – руки на себя наложу!
Дельва пожимает плечами. Она не бог, но бог ей судья. Заговаривает воду, дает её красавице и убегает Алейне…
-Как, граф Миран? – не верит Дельва.
Еще один грех на душу ведьмы. Не отговорила! Не намешала с водой магической воду простую, чтобы эффекта не случилось. И мертва теперь Алейне. Но разве в том вина Дельвы? Если есть на свете меч, несет ли он вину за всех, чья кровь на него пролилась? Если есть яд, виновен ли он в том, что кто-то выливает его в кушанье врагу?
Но Дельва все берет на себя. Берет, чтобы не мучились в подземном мире души…
-Ладно, - Дельва берет флакон, наполняет его из черного кувшина смертью, наполняет его из красного кувшина болью, бросает щепотку дурман травы, разбавляет ольхой, перемешивает в котле сосновые иголки, распаляя их и затачивая к смерти, затем мельчит их…
Готово снадобье, а Дельва учит:
-Он к помолвке прибудет, а ты своего отвращения не показывай. Вышей к его визиту платок, да прежде чем шить, каждую нитку этим смочи. Вышей красиво, как будто бы любишь, а после – ему подари.
Гостья кивает, не зная даже, на что соглашается и что только милосердие Дельвы отводит ее от ада совести.
Дельва платит за других.
-У меня, к несчастью, только это ожерелье, - жалится гостья, хватает рукою массивное фамильное колье и пытается его расстегнуть, - но я…
-Ступай. Граф Миран – мой счет, - успокаивает Дельва.
За Алейне. За то, что не отговорила!
***
Приходит вскоре и сам Король, да будут дни его долги и славы полны.
-Обжилась?
-А много ли мне надо, чтоб обжиться? – смеется Дельва. – Пара пустяков, да пара мелочей. Ну, чтоб тепло еще было.
-Это хорошо…- боится Король. Войны не боится, Совета своего могучего, сына мятежного – никого не боится. А ее боится, потому что все иное – зло знакомое, а здесь – неведомое.
Неведомое сложно понять, проще бояться, а боясь, презирать.
Но Дельва опытная. Она не обижается.
-Чего знать хочешь, мой Король, да будут дни твои долги?
-Ну… - он уверен, что вопрос его имеет лишь один исход, но за годы в политике уже знает, что есть вещи, которые нельзя предугадать, можно ли почувствовать. И сейчас чувствует Король, что-то неладное. – В поход идет моя армия.
Кивает Дельва. Расстилает пергаментный лист по столешнице, раскладывает три пучка сухой мяты, раскатывает ее деревянной скалкой, ссыпает в чашу, разминает ступкой. Горит лист пергамента, а Дельва ссыпает его золу в ту же чашу, разминает до пыли, приговаривает про себя слова заветные…
Долго это тянется для Короля. Невыносимо! Жалеет он уже, что пришел.
А Дельва спокойна. Она знает, что магия – это неспешность, выверенность всех линий и узоров, и размешивает она в воде из белого кувшина сухую пыль трав и золы, выливает ее в печь. Взметается буйное пламя, на миг позволяя узорам скользнуть по покрывалу жизни, открывается будущий знак…
-Ну что? – Король теряет терпение. – победа за Авьерром?
-За Авьерром, - медленно отвечает Дельва, видя, как взметается знамя Авьерры над вражеским, замком, а в процессии триумфа идет…
Похожий на Короля, да будут дни его долги. Но другой.
Брат Короля. Принц крови. Еще один мятежник!
Дельва смотрит левее и видит яд, что льет змеёй в стакан Короля, да сочтены его уже дни. Смотрит вправо и видит, как смерть Короля позволяет войне завершиться победой, когда принц, кровный брат, берет управление.
Политика! Короля спрашивал о победе, а не о себе. Его вина, что не отделяет он себя от трона, сделал его частью себя и мысли даже не допускает о поражении. Его и только его вина!
-Победа Авьерры! – уверенно подтверждает Дельва. Король кидает пару драгоценных монет на ее стол и, преисполненный благородства, поднимается и уходит прочь.
***
Тянется долгая ночь, в которой давно уже нет Дельве сна. Кто-то, отмеченный магической силой всегда несчастен, как и всякий, кто вообще хоть чем-нибудь отмечен. Страшно, бесконечно страшно быть одиноким, но Дельве так даже лучше стало с годами. Люди уходят, а она остается. Остается, чтобы платить за их грехи своими добродетелями.
Только вот страшнее ей все год от года: счет никак не может сравняться! Может быть, в этом неравенстве счета она и отыскала случайно бессмертие?!
7. Выбор
Эллин из графского рода Морэ могла не беспокоиться о своей судьбе. Дружба ее отца – графа Морэ с королем проходила сквозь годы и уже не подвергалась сомнению. Более того, король попросил графа не покидать его и тот не посмел ослушаться и прибыл ко двору со старшей дочерью – Эллин, оставив жену и маленького сына в родной земле.
-Ты представляешь, Эллин, как будет прекрасна твоя жизнь, если ты уже сейчас будешь в королевской свите? – всю дорогу до замка восклицал граф Морэ на разные лады. Девятилетняя Эллин пыталась представить, но у нее не получалось. Раньше ей была известна жизнь только в родных землях, где под строгим надзором матери и кормилицы ее учили танцам, чтению, истории, закону божьему, письму и рассуждению.
Жизнь за пределами нерушимого порядка дня не представлялась ей, но она честно старалась представить, хоть отец и предупредил: будет тяжелее.
-Ты будешь учиться, но на этот раз усерднее. А еще тебе надо будет приглядываться ко двору, не позорить мое имя и быть осторожной.
Эллин кивала. Она не представляла, как можно учиться, приглядываться ко двору и как можно опозорить или не опозорить имя отца. Про осторожность же было совсем непонятно.
Но карета не могла ехать вечно, спрашивать Эллин не стала, видя ликование отца, и новая жизнь началась.
Годы складывались интересно. Эллин действительно скоро освоилась. Ее тонкая фигурка и звонкий голосок нравились дамам, а некоторые просто желали проявить милость к дочери друга короля, надеясь самим вырвать благосклонный взор правителя.