Страница 13 из 22
***
«Я просто беру в долг» - убеждал себя Мэтт Марсер, крадучись подбираясь к церквушке. Сердце стучало бешено, рвано, и больше всего хотелось, чтобы этот кошмар прекратился. Пальцы странно взмокли.
Он подошел к дверям. Прислушался – за дверью было тихо-тихо, впрочем, вряд ли он что-то услышал бы всерьез, ведь его собственное сердце колотилось с таким жутким звуком…
«Я просто беру в долг», - повторил он себе эту мысль и заглянул в темные окна. Никого. И это даже разочаровало его, ведь если бы там кто-то был, он мог бы отступить, но отступление было отрезано полным отсутствием человека…
«Я все верну», - поддается дверь. Как всегда – здесь не бывает заперто. Он замирает, ему кажется, что воздух скрипит от его выдоха, ему кажется, что скрип дверей раздается на всю деревню.
Он еще колеблется, пытается решить, куда броситься, мнется на пороге, а затем, на цыпочках ныряет, наконец, в церковь. Дверь закрывается за ним, разделяя его жизнь на «до» и «после», отрезая ему всякий путь, кроме гибельного.
В темноте он быстро ориентируется. Старается не думать. Руки не слушаются, пальцы дрожат. Он сбивается, снимая крышку, монеты собирает на ощупь…
Почему-то он был уверен, что найдет их здесь целыми горстями, но под руку попадается мелкий грошик и медяк, а не серебро или золото. Но он собирает все в мешочек, сам поражаясь тому, как сложно совершать само преступление по сравнению с подготовкой к нему.
Собрав все, он еще стоит пару минут в темноте, ему кажется, что щеки его горят, как и все лицо, и лоб… пальцы завязывают сами собою узел на мешочке.
***
А теперь бежать, бежать, бежать!
Ветер шумит в ветвях – он гонится за ним! Он видел его преступление, значит, нужно бежать. Луна светит так ярко – она может опознать его силуэт в полумраке, значит, бежать!
Мэтт Марсер не оглядывается назад до тех пор, пока не пробегает всю деревню. Где-то лают разбуженные собаки, он не оборачивается на них, но ему кажется, что сейчас во всех домах зажгут свет и ему станет светло как днем и каждый увидит, что он, Мэтт Марсер – сын кузнеца и швеи, оказался на улице с мешком монет из церковных пожертвований. Сразу же раздадутся крики:
-Держи вора!
-Хватай его!
Побегут по его следу собаки, зазвучит грохот растворяемых дверей, а потом его догонят…
Но всё было тихо. Ни криков, ни чего-то еще…
Мэтт Марсер добежал до конца деревни, свернул в лесок и замер, выдыхая тяжелый режущий легкие ночной воздух.
***
До города путь должен был быть близким. Если идти всю ночь и весь следующий день, то уже к следующему утру Мэтт Марсер мог бы добраться до города, где начинался рай. Там его ждало золото, серебро и прекрасная Айола в будущем, конечно, тоже там была. Может быть, она была там даже раньше, чем золото и серебро.
Мэтт Марсер перевел дух в лесочке. Он старался не думать о том, что совершил, он думал, что сможет все забыть и не потеряться в собственной совести, был уверен, что справится, а потому, поправив новый, почти ни разу не надетый, бережно сшитый матерью камзол и шляпу, взятую у отца (а что – он ее все равно пропьет), и зашагал – бодрый и легкий.
То ли ночной воздух оказывал такое мягкое и успокоительное действие, то ли виновата была пылающая любовь в его сердце, но страстно захотелось петь.
Причем, Мэтт Марсер мыслил себя уже городским жителем, а, значит, все те песенки, что пели в деревне, про урожай ягод и грибов, песни, созданные для ритма, чтобы махать косой или пропалывать грядки, не годились. Тут нужно было что-то особенное…
Он стал сочинять на ходу – его голос был звонким, и даже тихое его пение слышалось на многие шаги вперед. Мэтт Марсер старательно выводил всё то, что приходило ему в голову:
-Где-то ждёт меня моя краса, Я принесу ей из-за моря чудеса. Подарю ей золотой я дар, Она для сердца – мой пожар…
-Тьфу ты! – Мэтт рассмеялся собственной глупости, - так не поют в городах! Они там выводят что-то серьезное, про короля… про рыцарей его.
Он подумал еще немного и, не сбавляя молодого своего хода, завел по новой:
-Мой король – тем славен он, Что хранит всех предков трон, Что не знает поражений, Ни в любви, ни в сраженьи, Знает только он победу…
Мэтт Марсер для верности пропел последнюю строку пару раз, но так и не придумал достойной рифмы и выругался. И затих, споткнувшись на дороге. Она больше не была пуста, перед ним стояли в лунном свете двое…
***
-Чем добрее человек, тем меньше у него представления о зле людском, - так сказал однажды Друид в их деревне. Мэтт прокрался тайком к нему, подслушал его проповедь, ища ответ на разницу между священником и друидом.
Сейчас же, сидя у дерева, без самого мелкого грошика, Мэтт с горечью думал: неужели он все еще добр? Он – вор, был добр? Был добр настолько, что действительно не имел представления о зле людском и двинулся с монетами по Тракту?
Каким же он был идиотом! Разумеется, его бы ограбили. Разумеется, он отдал всё незнакомым бродягам до последнего грошика, лишь бы его не тронули и отделался лишь звонкой оплеухой, от которой в голове все шумело.
Он еле-еле дошел до ближайшего дерева, схватился за острый ствол и сполз по нему к корням, уселся и тоненько заскулил. Не от боли даже, от обиды и усталости.
Ему было пятнадцать лет, он был щуплый и юркий мальчик, который совершил преступление в надежде на лучшую жизнь, и не получил даже шанса на то, чтобы хоть как-то оправдать собственные надежды.
Мэтт Марсер думал, что его мир кончился в худой церквушке, но он кончился сейчас и здесь. Кончился на этой самой дороге, что разделила город и его деревню, разделила светлое будущее и кошмарную безысходность, где оставалась недоступная Айола и весьма доступные подзатыльники от не просыхающего от пьянки отца. А еще руки и подслеповатые уже глаза матери…
Ему было безумно жаль себя. Себя, своей любви, своей души, своей жертвы – всего самого себя ему было жаль до ужаса!
Он не понимал, почему какие-то принцы рождаются в замках, у знатных родителей, едят с золота и серебра, носят шелка и бархат, а ему всю жизнь придется работать и работать, не разгибая спины. А у этих принцев что за печаль? Слишком сладкая жизнь? Слишком тесный камзол?
Опять же – принцессы, почтение в народе и любовь.
Королем быть легко – так рассуждал Мэтт Марсер, - сложнее быть крестьянином в честном труде.
Ему казалось, что не было человека, несчастнее, чем он, но одно он решил твердо – не возвращаться. Он не посмеет вернуться туда ни с чем.
Пусть придется погибнуть голодной смертью, пусть придется замерзнуть, заболеть и умереть хоть здесь, под деревом – но он не вернется! Он будет один, он будет свободен и умрет, но хотя бы попытается что-то сделать.
Ах, если бы он умер возле этого дерева! Интересно, пролила бы хоть одну слезу над ним прекрасная Айола? Заметит ли она то, что его нет утром в деревне? Напугается? Или отмахнется? Хочется, конечно, чтобы пролила, но разве он уже не был слишком наивен?
***
Мэтт не знал, сколько точно просидел под деревом, как не знал и того факта, какой сейчас час и как ему удалось подняться с сырой земли. Занялся рассвет, больно резанул по глазам солнечный луч и он как-то в полусне поднялся и пошел, спотыкаясь, медленно…
Он прошел недолго прежде, чем заметил еще двух людей на дороге, выскользнувших бесшумно из кустов.
-А меня уже грабили…- вот оно, спасение, если сейчас он получит от них ножом, он будет свободен! Его душа взлетит куда-то…хорошо, если к чертогам Авалона, старый Друид говорил, что там прощение для всех, а священник пугал, что на небе есть суд, а на суде том решение по делам людским - геенна или рай.