Страница 12 из 22
Как это не должен, когда Кармелид сам заплатил трем наемникам, чтобы это случилось? Другой вопрос, что это должна была быть…другая ночь. Не та, которой воспользовался Утер. Но нет, судьба сложила свой знак. И знак этот был неприличным для Кармелида.
-Она умерла в родах, - безжалостно продолжил Мерлин, - ее сын…ее и Утера сын…
-Да мне плевать, - жестко отозвался Кармелид, - мне плевать, что с его и ее сыном! Пусть он хоть вовсе умрет!
Мерлин понимающе кивнул и направился к дверям, но Кармелид окликнул его:
-Что с ее дочерью?
-Скрылась, - тихо и печально промолвил Мерлин, - мои люди…люди короля – никто не может ее найти.
Кармелид мучительно застонал. Дочь! Наверное, она похожа на нее? Такая же красивая, такая же недоступная, необъяснимая, раздражающая и желанная… нет, сейчас она еще малый ребенок, но однажды она вырастет. Кто-то должен позаботиться о ней. Кто-то должен. В память об Алейне… как ее там? Моргана? Глупое имя. Грубое. Какую принцессу могут звать как воительницу какую-то, как дикарку? Ладно, он найдет ее, воспитает как дочь. Он обязательно ее отыщет!
***
Кармелид искал Моргану долго. Когда сдался король Утер, когда сдался друид, когда Багдамаг перестал подшучивать уже над «необратимым зудом короля Камелота», Кармелид все еще искал девчонку. Наверное, ее уже не было в живых, но он чувствовал, что должен ее найти, что не может сдаться.
Портрет Алейне хранился в его нательном медальоне. У его жены были темные волосы, как у Алейне, но не было больше ничего от нее. Его дочь зато родилась светловолосой, глядя на нее, Кармелид всегда пытался прикинуть, какой была бы непонятная, неизвестная ему девчонка…Моргана. Ее дочь. Сколько бы ей было? Как бы она смотрела, как бы она…двигалась, улыбалась?
А потом он увидел ее. Лично. И ему стало немного нехорошо. Он понял, что не смог уберечь дочь Алейне от злой участи. Жизнь сделала с Морганой совершенную жестокость и все же…она походила на нее. о, как она походила красотою на неё!
7. Он убеждал себя в том, что не вор…
Мэтт Марсер появился на свет в северных землях, в деревне, что славилась тем, что ее регулярно забывали наносить на карты. Говорили, что принц Багдамаг де Горр знать не знает про существование такой деревни, как, впрочем, и многочисленные его советники. Деревня эта была в тени, не выделялась, не шумела, не производила больше того, чем нужно было на собственный прокорм, и существовала по каким-то своим законам.
Хотя, нет, была в этой деревне одна особенность: вера. Странное дело, тут практиковалось и язычество, и христианство. Здесь была захудалая церквушка, в которой проходили все хоть сколько-нибудь важные празднества и, в это же время, был дом Друидов. Вернее, жил в том доме только один друид…
Нет, каждый мог выбирать, во что верит. Это, говорят, в Камелоте, предшественник короля Утера, запретил всем язычество. А Утер, взойдя на престол, напротив, понизил христианство и обратился к служителям природы и даже приблизил к себе какого-то друида… на севере же не было преследований за веру и вовсе. Верь в бога Дождей, в Чертоги Авалона или Святую Троицу – суть одна: работай.
Мэтт Марсер же не мог просто так «работать» - ему было скучно. Он был очень наблюдательным ребенком и не мог не заметить того обстоятельства, что в Дом Друидов ходят те же люди, что и в церквушку. Но неужели эти люди могли верить и в языческих богов и в бога единого, который это самое язычество расценивал как ересь?
За расспросами пришел к матери – она была женщиной тихой, мягкой и покладистой, работала швеей, успевала следить за домом и умудрялась еще как-то выкраивать по грошику на подарок сыну. За что пару раз была бита мужем – суровым кузнецом, не просыхающим от хмельного угара.
-Мама, - Мэтт вглядывался в постаревшие раньше времени руки любимой матери, в ее начинающие слепнуть от тяжелого труда глаза, - почему наши люди ходят и к друидам, и к священнику? Разве могут они верить в две, столь разные силы?
-Они не знают, чему верить, сынок, - мать Мэтта не была образованной женщиной. Она не умела ни читать, ни писать, ни считать толком. Обладала только каким-то чутьем, когда раскраивала ткани по фигуре вроде бы и на глаз, а вроде садилось идеально. Да и с тканью проблем не было – всегда выходило так, как должно было выйти. – Ступай, сынок…
И сыну она не знала как ответить. Догадывалась, что ответ ее не удовлетворит его юное любопытство, но что она могла ему сказать? Ее голову занимал вопрос ужина, обеда, да уворота от кулака пьяного мужа… куда ей было до вопросов души?
Мэтт не выдал своего разочарования. Отправился к отцу в кузницу. Там всегда было жарко: пылали печи, раздувались меха и что-то весело стучало. Шум, гам и запах копоти смешивался с запахом каленого железа.
Отец был зол. Это Мэтт понял сразу.
Отец сурово взглянул на него из-под чёрных густых бровей и спросил лающим голосом:
-Что пришел?
-Просто, - Мэтт пожал плечами.
-Просто, - передразнил отец и слегка замахнулся ладонью, с тем расчетом, чтобы Мэтт мог увернуться, - вали отсюда, щенок! Ходит он тут…просто!
Так Мэтт первый раз остался без ответа.
***
Школы у них в деревне не было и быть не могло. Ребенок рождался, достигал возраста пяти-шести лет и становился понемногу помощником в доме и поле. Мэтту такая перспектива не нравилась, хоть и слово «перспектива» он не знал.
Но зато понимал, что даже если пропашет на себе все поле от худой церквушки до псарни, ему не удастся заработать столько денег, чтобы прекрасная Айола хоть взглянула на него.
В деревне расслоение чувствуется гораздо сильнее, чем в городе и родители Айолы были мельниками. Без хлеба жить было нельзя, а все три мельницы принадлежали им – Айола была богатой невестой, а кузницы в деревне было аж две и второй кузнец совсем не пил. Что до швейного дела, то шить, при особенной надобности, могла каждая женщина.
А у Айолы был гибкий стан, тонкая талия, потрясающие шелковистые волосы, огромные глаза и удивительно длинные ноги. Ей пророчили богатый брак. Она носила длинные ленты в волосах, ее платье имело искусную вышивку, а туфельки были и гладкой кожи.
Айола танцевала лучше всех в деревне – она становилась центром внимания везде, где появлялась. Смешливая, ладная, юркая…
У Мэтта перехватывало дыхание – он знал, что Айолы ему не видать и не потому, что он собою не пригож, а потому, что Айола и не глянет на него до тех пор, пока в кармане его не зазвенит серебро и золото.
А откуда было им взяться?
***
Мэтт Марсер убеждал себя, что он не вор, а просто берет в долг. Он вернет, обязательно. Отработает, вернет все…
-И даже больше! – убеждал он себя, когда его собственные мысли протестовали против его замысла.
Он вернет все и даже больше, извинится, и ему простят, ну, конечно же, простят? Не могут не простить. Он им все вернет. Ему просто нужно с чего-то начинать.
А потом – он пойдет в город, пойдет, чтобы сэкономить пару монет, а в городе…
Мэтт Марсер ни разу не был в городе. Он вообще не представлял, что такое «город». Но был уверен – там новый, дивный мир, в котором его, конечно, оценят, научат и все-все будет хорошо. А когда он скопит богатство, в самый короткий срок, он вернется за Айолой и заберет ее с собою. И тогда уж она ему, конечно, не откажет.
У него будет в кармане золото и серебро.
Только вот не было ни у кого столько в доме денег, чтоб можно было стащить… только если взять в церкви, из того ящика с пожертвованиями, куда усердные жители клали по грошику, а кто богаче и по два.
«Я просто беру в долг» - убеждал себя Мэтт Марсер, но совесть не мирилась.