Страница 10 из 22
Прошла целая жизнь.
Прошла, совсем прошла. А казалась такой устоявшейся.
Людмила Николаевна не могла оторваться от дочери, потому что в этой смерти было для нее нечто больше, чем смерть самого родного существа. В этой смерти был конец ее собственного устоявшегося мира.
6. Сватовство…
Алейне Кареол была прекрасна той странной красотой, в которой сплетается чистый свет и все-таки проглядывает что-то темное. Она была так красива, что нельзя было ее не залюбоваться – ей посвящали стихи, барды слагали о ней легенды и песни, художники с неё писали лик ангелов – она восхищала и своей красою, и…своей неприступностью.
Ее отец был потомком основателя города Кареол и, хотя за нею не велось ни титула, ни знатной крови, все же ее считали достойной кандидатурой на роль жены и князья, и принцы, и графы, и герцоги и лорды – она пленила красотою и нежностью свежей юности.
Но стоило узнать ее поближе, стоило заговорить с нею и можно было заметить, что красавица не так и образована, не славится широтою взглядов и крайне разбалована всеобщим вниманием. Судьба дает человеку подарок в виде происхождения, или ума, или таланта, или красоты, но она что-то забирает в ответ. Надо платить. За кровь – долг, за красу – опасная страсть, за ум – страдание, за талант – риск сорваться в пропасть, ничего не дается в один лишь дар.
Алейне Кареол была разбалованной. Она – единственная дочь известных родителей, наделенная красотою, юная, вздорная…к чему ей было учиться, если весь мир лежал у ее длинных ног? К чему ей было питать свой дух золотистым звучанием арфы, если ей пели о любви все, начиная от простолюдина и заканчивая герцогом Корнуэл – славным воителем из числа армии Утера Пендрагона, обладатель большого состояния, роскоши…
Ему нравился капризный нрав красавицы, нравилось, как она сердито отбрасывает темные шелковистые волосы назад, когда те падают на ее нежный лик, он обожал, как она смотрела на него, на него одного – какой восторг был в ее изумрудных глазах!
Любила ли она его? Наверное, и да, и нет. С одной стороны – он был ей по нраву, по вкусу, герой ее тонких грез, с другой – он так выгодно выделялся на фоне других претендентов, каких-то тусклых и жалких, что сомнениям в искренности находилось место!
И где уж в череде поклонников было место хилому человеку, выходцу из не самых богатых земель, обладателю титула «шута» в земле де Горр и в земле Пендрагона? Мог ли Леодоган Кармелид – тогда молодой еще герцог рассчитывать на то, что гордая Алейне Кареол обратит на него свой чудный взор?
Если бы он был расчетливым логиком – он бы сразу понял, что нет.
Но в ту пору герцог был романтиком. Он грезил о ней. Стыдно сказать, но даже плакал, когда она проезжала мимо него верхом, в женском седле, специально красуясь перед толпою, вся в цветах, в лентах, в бархате и обожании. Он страдал, но Алейне даже не видела его страданий, его страдания ничем не выделялись из числа прочих.
Однажды она обронила белый шелковый платок с расшитыми золотыми буквами «АК» и витиеватыми узорами, и Кармелид подобрал его с земли, жадно вдохнул аромат дорогих духов – ей не приходилось отказывать себе ни в чем, к ее услугам были и деньги ее известного отца, и подарки бесконечных обожателей, и сунул его, как великую ценность, за пазуху, и долгое время не расставался с ним…
Это было время, когда Кармелид Леодоган не походил на себя того, каким знал его Артур и родная дочь той, что он так опрометчиво, нелепо полюбил.
-Леодоган, угомонись, - посоветовал ему Мерлин, советник короля Утера, на одном из пиров, устроенных герцогом Корнуэл. Кармелид ни за что бы ни пришел, но там была она, и пусть она смотрела на другого мужчину, и пусть она хохотала от его шуток, и совсем-совсем не замечала Кармелида, он мог наблюдать за нею со стороны, запоминать изгиб ее шеи, руки…
Да, эти руки обвивали не его шею, но если закрыть глаза, если выпить чуть больше вина и найти какую-нибудь темноволосую девицу, если не вглядываться в ее лицо, если поверить, что это она…
-О чем вы говорите, друид? – сухо спросил Леодоган, неприязненно глядя на Мерлина. Конечно, герцог понимал слова советника, но он не мог выдать своего понимания – это означало бы подставить ее! Разве мог герцог Леодоган обидеть женщину…
-О ком, - многозначительно подмигнул Мерлин, - Алейне Кареол скоро станет герцогиней Корнуэл! У нее будет семья… не лезьте, Леодоган, такой камень достоин дорогой оправы, а вы…вы станете огранкой для какого-нибудь другого…камушка.
И Мерлин пьяно захохотал.
***
-Опять вы? – Алейне воззрилась на Леодогана не с испугом – нет, но с каким-то странным удивлением и даже любопытством, которое она могла проявить бы и к мыши, и к жучку, и к какому-нибудь желудю. Но не к человеку.
-Я, - признался Кармелид, его руки не находили спокойного состояния и все мяли и мяли потрепанный и без того камзол.
-Я видела вас в кустах, - капризно сжала губы красавица, - и вчера, возвращаясь из часовни, видела вас…
Это было правдой. Он следил за нею. Тайно. Мучительно. Он скорее бы умер, чем решился бы подойти к ней, следовал тенью, подбирал слова для решительного объяснения.
-Почему вы следите за мной? – она топнула тонкой ножкой, капризно и раздраженно: этот человек не следовал правилам ее любимой игры, он не бросился к ней с объятиями, не упал перед нею на колени, не начал сразу говорить, задыхаясь, как любит ее и на что готов пойти для нее. Он просто стоял – испуганный и бледный.
-Я люблю вас, - коротко ответил Кармелид, который никогда не был силен в любовных речах.
Его взор пылал. Его душа горела в нем. Красавица расхохоталась:
-Бедный, бедный мальчик!
Она жестоко улыбалась, ее красивые губы кривились в самой отвратительной ухмылке. Она была младше «мальчика» на восемь лет, но чувствовала над ним необъятную власть.
***
Теперь Алейне, зная его слабость, играла с ним. Теперь она смотрела на него украдкой и тут же отводила взор, дозволяя Кармелиду сходить с ума от безумства: показалось? Издевается? Любит? Кокетничает?
Между тем герцог Корнуэл отсеивал поклонников. Ему приходилось работать кулаками, чтобы заткнуть особенно рьяных влюбленных в уже «его», как он считал, женщину. Кармелиду не досталось по той причине, что он не владел словом так ясно и так остро, чтобы выделиться среди них. Он просто смотрел, вздыхал и тайком плакал от жалости к себе, пытаясь понять, почему рожден в такой ничтожной земле и таким ничтожеством. В нем не было ни силы, ни доблести, ни храбрости Корнуэла, в нем не было ничего, за что его вообще можно было бы полюбить.
***
-А…влюбленный, - она насмешливо склонила голову, в знак почти издевательского приветствия, когда он пришел к ней во второй раз, вымолив у жалостливой ее матери вторую встречу в тайне.
На этот раз он смотрел еще мрачнее. Еще большим огнем горели его глаза.
-Что вы пришли? – спросила Алейне холодно, - сказать, что любите меня?
-Будьте…моей, - хрипло промолвил Кармелид и слова эти полоснули его самого по горлу. В горле запершило, подступил странный комок.
-Вашей? – она едва удержалась от откровенно громкого смеха, обошлась тихим хихиканьем, - вашей? Нет, вы серьезно? Вашей?
Кажется, он был первым человеком, который сумел так рассмешить свою возлюбленную.
-Выбирайте любовь не по сердцу, а по доходу, - вдруг серьезно ответила она, разом перестав улыбаться. Лик ее лишился смешливости, стал еще милее…
-Мой дом…
-А мне плевать, - она откинула голову на спинку своего точеного греческого кресла, - мне плевать, Леодоган! Я хочу любить и быть любима. Вы – слабак. Вы не можете любить так, как он, иначе бы вы…боролись за меня. Иначе бы вы давно уже сделали такую жизнь, которой я достойна!