Страница 15 из 17
Мне стало тошно от взгляда на себя, впервые, со времен моего выживания. Чего-то перестало хватать, и то было не вызвано голодом или холодом. Тошно, было тошно.
И, впервые, со времен выживания, стало стыдно за себя. А ведь когда выживаешь, то плевать на методы.
***
Трактир сожгли. Я снова осталась без крыши. Я снова осталась без ночлега и снова перебивалась куском. Прибилась к нищим, вернее, к таким, кто был бы и достойным гражданином (теперь всех полагалось называть «гражданин»), но, в силу обстоятельств…
Гроза носилась. Носилась смерть. Кровь текла. Шумела история. А я снова выживала. И выживать было привычно и просто. Был один враг – смерть. Не было борьбы за власть, была борьба за новый день. И разговоры, в редкие ленные минуты.
***
За таких, как я, не заступаются. С нами можно делать все, что угодно и никто не скажет и слова. Нас можно насиловать и убивать, резать на куски, оскорблять, пинать…
Грабить нас только нельзя – взять с нас нечего, кроме жизни, а мы за нее, хоть и цепляемся для вида, но тоже устаем, и в минуту усталости легко готовы ее отпустить.
Две тени последовали за мной однажды по проулку. Подвыпившие, качающиеся, желающие развлечься с моей жизнью. И я уже знала, что мне не уйти и, стараясь не изменять твердого шага, понимала, что все кончено. Жалела свою молодую жалкую жизнь, впервые – жалела! Жалела свое тело, отданное и не раз клиентам, вину, голоду и холоду. Жалела спину, которую ломало от сна на ящиках, пальцы, ноющие от работы, ноги, вынужденные выбирать целые плиты, зубы, начинающие болеть и волосы – поблекшие и тусклые, снова спутанные.
Я жалела себя. Жалела, что не могу расплакаться… разучилась будто.
***
До сих пор не знаю, какая сила привела Его на ту улицу еще и в такой час. Позже он сказал мне, что это было что-то вроде какого-то Ордена…или ложи, и то была тайная встреча.
До сих пор не знаю, почему Его вдруг потянуло заступиться. Он никогда не отличался развитой мускулатурой, драться тоже не умел, но храбрости ему было не занимать.
Романтик, любивший чистоту также сильно, как и порок! Он уже имел свет подле себя – воплощение света и нежности, добродетельную супругу, но его романтичная натура требовала и другой крайности, которую он узрел тогда во мне.
Это была любовь. Любовь художника к музе. Он умел находить красоту в грязи, на дне. А я в нем увидела едва ли не бога.
Особенно, когда узнала, кто он. Человек, стоявший в первой линии, что породила на улицах грозу, спас меня. Привел к себе, накормил, пригрел…
Я полюбила. Впервые полюбила – безумная! И с горечью поняла, что когда речь шла о выживании было проще. Тогда задачей было – выжить, найти ночлег, похлебку. А теперь приходилось его любить и скрывать это, приходилось бояться за него – ведь вокруг него сплетались тоже грозы…
Когда моей единственной задачей было выживание я не думала, что я живая, что есть боль, кроме физической. Оказалось, что есть.
Во мне родилось что-то нежное, робкое, слабое. Мне захотелось быть красивой, я вдруг вспомнила, что молода. Почувствовала, что еще могу жить, даром, что не хотелось порою.
Когда единственной задачей было выживание, я, как иронично, не боялась смерти, но стоило задрожать в любви, в надежде, в свете чувств – смерть стала пугать меня.
И я ослабела. Ослабела, чувствуя, что скоро сгину, и улицы ничего не потеряют с этим.
10.
Тени
Тени преследуют меня годами. Они выпрыгивают из темных уголков улиц и дома, моргают желтыми слепыми давно глазами на верхних полках шкафов, антресолях, выглядывают из-под стола и караулят в ванной.
Я их вижу, а другие нет.
Эти тени не жуткие, если к ним привыкнуть, а, может быть, и жуткие, да только я уже так с ним сроднилась, что не вижу их уродства, ведь если видеть жуть постоянно – устаешь бояться.
Эти тени имеют маленький рост, даже мне, человеку невысокого роста, они чуть-чуть выше пояса, и то, если распрямятся, потому что в основном они горбятся, темные, сероватые сгорбленные тени. Это не пугает. Это даже потешно.
У них тонкие длинные руки, а пальцы больше похожи на крючья. Раньше, когда я была маленькой, эти тени любили хватать меня за голую ногу, высунувшуюся ненароком из-под одеяла, и я видела по утрам длинные белесые следы от этих когтей…
Это благодаря им, тени так ловко залезают на верхние полки в шкафы, на антресоли. Скидывают, бывает, вещи, на пол. То, что им не нравится, бывает, и порвут. Один раз не выдержала, схватила газету и отхлестала первую попавшуюся тень:
-Твое? Нет! и не порть!
А тень смотрела на меня слепыми желтыми глазами и, кажется, всерьез пыталась понять, чем мне не угодила.
Этих теней много. Я знаю их около дюжины вокруг себя. Они разные. Вернее, для того, кто их мог бы видеть, если бы были такие люди, они совсем одинаковые, но я научилась их с годами отличать. У одной, например, пальцы чуть-чуть покороче, другая не черная, а ближе к пепельному, третья тень прыгучая до невозможности, четвертая смотрит всегда и моргает, пятая любит поболтать и так далее…
Поболтать. Да, они вообще-то все любители поболтать. Все эти тени. У них особенный язык, который сложно объяснить. Это набор урчащее-рычащих звуков, что-то среднее между кошачьим мявом…ближе всего, пожалуй, их речь походит на:
-Мрр-ряу.
И вот это вот «мр-ряу» оно тоже очень индивидуальное.
Откроешь, бывает, дверцу шкафа, а на голове тебе с верхней полки падает рубашка и слышишь довольное:
-Мр-ряу!
Или зайдешь в ванную, плачешь, от тяжелого дня отходишь, находишь упоение в слезах, и тут из-за шторки душевой:
-Мр-ряу?
Тени следуют по моему дому. Раньше я их боялась, пыталась указать на них другим, но получала либо удивление во взгляде, либо страх. И поняла так, с течением лет, что то, что я вижу – неподвластно другим.
Оказалось, что дело не в зрении. Слух тоже их подводил. Их всех.
Научилась не реагировать в присутствии гостей, когда тень шлепается мне под ноги, не удержавшись на шаткой полочке с книгами, когда сбрасывает мне на голову полотенце или разбрасывает по ванной шампуни.
Вот так вчера было. Возвращаюсь с подругой домой, обещаю, что скоро переоденусь, лезу в шкаф, а мне под ноги со смачным «Шлеп» тень под ноги слетает, растягивается передо мной звездой, поднимает на меня слепые желтые глаза свои и выдает:
-Мря-у?
Я стою, вроде как вещи выбираю, подруга рядом сидит, что-то вещает, не видит, я ей поддакиваю, а сама думаю: «не ушибся бы…чертик, не больно ли тенюшке»
А питаются они чем и не знаю. Особенно их не кормила, хотя они, заразы, бывает, унесут у меня то поднос печенья, то торт, то булочки свежие с корицей. Только-только испечешь, шварк…и нету. Как тени языком.
Живём.
Тени преследуют меня годами. Не знаю, чего привязались, чего им нужно. Знаю только, что их двенадцать, и что я их вижу, а другие нет. что я их слышу, а другие – ни разу!
И еще я, кажется, забыла на подоконнике пакетик с зефирками. Ну все, считай, простилась. Уже вижу, как они с «мр-ряу» этот пакетик несчастный смерти придали.
А им сладкое нельзя. Разносят шампуни по дому, разбрасывают цветочные горшки, газеты, вещи на пол посшибают.
Так и живем.
11.
Пока права свои сурово держит день
Пока права свои сурово держит день, я не вижу твоего истинного облика, но это не значит, что я его не чувствую. Я подозреваю тебя каждую минуту, каждый вдох твой у меня на счету, каждый быстрый взгляд твой по сторонам я запоминаю.