Страница 9 из 14
Что до леди Эллии, овдовевшей и вмиг выцветшей – она не рыдала. Она не билась в истериках. Она просто закостенела и оледенела еще больше. Погрузилась в скорбное молчание. И еще – выцвела. Она превратилась в странную безликую тень, которую неожиданно стало легко не заметить, чего раньше нельзя было допустить и в мыслях, но теперь…
Все для нее потеряло значение.
Принцу Ронану донесли в день символических похорон графа, что леди Эллия сидит у себя и смотрит на два подаренных им кубка к свадьбе. Говорили, что она что-то шепчет, поглаживая пальцами их узорную вырезку, но разобрать тот шепот нельзя.
Де Тюррен пожал плечами – его скорбь была велика, а что до безумств еще и вдовы…он позаботится о ней позднее. С утра, например, возьмет и зайдет к ней, чтобы…
Утешить ее не получится, и самому утешиться тоже, но, хотя бы заявить о своем участи, а сейчас ему невозможно идти к ней. Ее холодность, в которую она обернется при виде принца, взбесит его.
-Она плачет? – коротко спросил принц.
-Ни слезинки не пролила, - с осуждением доложили ему. – Сидит и гладит кубки…шепчет, но не плачет, не молится.
Ронан вздохнул и вспомнил слова своего погибшего и единственного друга, что Эллия делится только с самым близким человеком своими чувствами. Неужели у нее, кроме самого графа Делора в замке не было ни одного близкого человека?
Подумав, Ронан понял, что да, не было. Она держалась в стороне, не могла найти особенной дружбы ни с кем и полностью растворялась в муже, видимо.
Которого отняло море.
В которое отправил его сам Ронан.
Было от чего прийти в бешенство!
***
Леди Эллия не показывала своих чувств. Она носила маску мрамора, но внутри у нее горело невысказанное горестное пламя, которое не могло быть успокоено чем-либо.
Только если водой, к которой леди Эллия теперь стремилась, когда ее собственный мир закачался под ногами и стал разрушаться. Ей хотелось сохранить в своем сердце хоть какую-то опору, но пепел всех ее желаний и всех ее мечтаний обрушился на ее плечи, покрыл всю ее душу непробиваемым и нестираемым слоем грязи.
Все было кончено. Для нее все было решено.
Она не боялась смерти. Она боялась теперь только жизни, в которой не сможет коснуться груди своего любимого мужа, и услышать его голос. это было страшнее всего для нее.
Ее руки, открывающие флакон с ядом, даже не дрогнули. И не пролила леди Эллия и капли, когда наполняла один из подаренных кубков отравой. И губы ее тоже не дрогнули, когда коснулись обжигающего напитка.
Но это так далеко от воды!
Леди Эллия вышла из замка в покрывале ночи, и никто не посмел ее задержать, но до принца донесли. Он, почуяв странную угрозу, велел броситься за ней и почему-то угадал безошибочно, где ее искать:
-К берегу! – прохрипел принц, чувствуя, как вновь совершается непоправимое.
Но к тому моменту, когда стража подоспела к берегу, леди Эллия, четко знающая дозировку и ведающая в ядах, уже успела броситься в воду с таким исступлением, словно бросалась в постель к возлюбленному. Впрочем, для нее это так и было – вода, забравшая ее мужа, стала колыбелью новой их любви, что стояла за пределами вечности.
Тело леди Эллии вода странно пощадила. К рассвету, когда Ронан уже знал, что кончено и это, ее вынесло на берег – нетронутую о камни и скалы, коих было множество. Но не было и царапины на спокойном молодом лице ее, только легкая улыбка.
Ронан сам взял два подаренных кубка и со всего размаху бросил их в воду. Они были так легки, что не должны были даже утонуть, но и сам Ронан и свидетели, видевшие обезумевшего от скорби принца, могли поклясться, что кубки, дрогнув на воде лишь раз, не сговариваясь, провалились в бездну холодной и черной воды.
7.
Лея
Танец – это свобода, это тот же полёт – истинный и чистый, когда душа может коснуться самого блага небес.
В танце лишь ты контролируешь мир, ты – его центр, ты – бог. Ты собираешь восхищенные взгляды – огоньки, ты запоминаешь улыбки, чтобы согреть свое тело, когда оно, закончив свой танец, будет мерзнуть, пока его не пробудят вновь.
Ты – царица залы и взглядов, восхищений и любви, пока играет музыка, пока крутятся твои ленты и платья, но стоит остановиться им и тебе – ты снова не более чем служанка.
***
Её звали Лея. Во всяком случае – так она сама назвалась, когда предстала перед королём. Это была пленная с солнечного и кипящего жизнью юга и сама она впитала этот юг в себя. Ее кожа отличалась смуглостью, выгодно выделяя Лею среди бледных лиц служанок и придворных дам, а в глазах плясал огонек страсти, а не расчета и сдержанности.
Это была пленная, привезенная в подарок королю Влиндеру, как символ покорившегося юга.
Завороженный шелком кожи, бархатной мягкостью голоса и пламенем взора девушки, король заговорил с нею – спросил имя.
-Меня зовут Лея, - ответила пленница и добавила с непередаваемой тихой иронией, - мой король.
-Что же мне делать с тобой, Лея? – король любовался девушкой. Она была редким экспонатом – легкая и хорошо сложенная, пропитанная солнечным блеском и странным магическим светом будто бы изнутри, что-то горело в ней, затаенное и не оставляло от нее внимания.
Лея не ответила, лишь слегка пожала плечами: в том краю, где она родилась, и жила манеры были проще и грубее, граничили едва ли не с простотой распущенности. Говорили даже, что там нельзя понять, кто перед тобой – крестьянин или знатный человек?
-Что ты умеешь? – король Влиндер озаботился ее судьбой всерьез. Он хотел помочь ей, подсказать выход, натолкнуть на ответ.
-Я все умею, что мне нужно, - ответила Лея, ничуть не смущаясь такого внимания со стороны советников, разглядывающих ее, как подношение, и короля. – Я могу готовить, стирать, убирать, шить, вязать, могу танцевать.
Она выдала себя. Когда сказала про танец – ее губы тронула улыбка. Танец был ее жизнь. В танце она всегда оставалась свободной. В танце она была птицей, стихией, страстью – всем, что было вокруг, Лея обретала себя в движении.
Король Влиндер угадал это. Щелчок пальцами и музыканты уже в зале.
-Покажи, - требует (или просит) король.
Лея не смущается дня и света залы. Лея не смущается взгляда. И даже сам ее вид – слегка мятый от дороги и плена, не смущает ее.
Она встает точно в центр, прикрывает глаза и, когда залу наполняет музыка, Лея становится ее частью.
Ее движения меняются. Она то тверда, словно древняя земля, то легка, будто бы шальной ветер, то коварна, как темная вода, то пылает, словно яростное пламя.
Лея меняется так быстро, что не успевает наскучить один ее образ, как она его уже отбросила, словно ненужную маску прочь, сама соскучилась и отошла к чему-то другому.
Танец Леи – нежность первой любви, робость первого взгляда и ярость первого предательства. Каждое движение выверено до поразительной точности, нет ничего лишнего, нет ничего напрасного, и каждое движение продолжает логику предыдущего, связывая со следующим.
Она ветер. Нет, постойте – уже дерево – тонкое, гибкое дерево, которое ветер клонит к земле. Нет – она уже лист, что оторвался от дерева, потерялся, закружился, возносясь, до самых небес; нет, уже растоптан, ушел в землю.
Нет, это не земля! Это словно бы молодая трава, в которой прячется птица. Птица взлетает. Птица рвется в небеса. Падает, сраженная смертью, ее охватывает пламя…
Танец Леи – это плетение сюжетов мира, которых не может изменить даже время. В ее танце нет королей и советников, но есть любовь и жизнь, есть смерть и рождение.